Юный Натуралист 1976-05, страница 5

3

и что напрасно Жора подумал, будто на этой карточке снят хлопчик, а этому хлопчику было тогда уже семнадцать лет, что это его, Збигнева, отец, тогда, во время войны, а теперь отец совсем другой, пожилой, отец сам себя не узнает на старом снимке.

Фотография и вправду была как пароль, и Жора попросил еще раз взглянуть на нее.

Теперь, вторично глянув на снимок, Жора почувствовал таким близким, почти своим, деревенским, этого польского хлопчика и почувствовал еще, что Збигневу тоже приятно их знакомство, приятно, что они идут рядом чуть впереди всех.

Збигнев шел осторожно, точно по не-остывшему пеплу. А Жора, наклоняясь к нему и говоря громко, чтоб звон не забивал уши, показывал рукою направо-налево, и получалось, что не только своему спутнику, а всем, всем показывает Жора эти символические звенья хат на месте былых строений, эти надписи на каждой калитке, эту фигуру каменного старика с каменным ребенком на каменных руках.

Но дальше, за пределы безлюдной деревни, они со Збигневом направились одни: сначала и не заметили, как оторвались от ребят, потому что наперебой упоминали то Лодзь, то Минск. А когда Жора обнаружил, что дорога вывела в луговые травы, то торопливо направился вперед, кивком головы зовя за собою Збигнева и думая о том, как интересно будет этому десантнику, этому горожанину взять в руки косу.

И точно: не успел Жора сделать несколько плавных взмахов, как Збигнев стал теребить его, стал просить хотя бы подержать в руках эту бритву, это жало.

Он, Збигнев, мог бы и не говорить, где он все время жил: такие роскошные, такие нелепые, такие смешные движения он делал. Из-под косы взлетали комочки земли. И Жора, считая неприличным смеяться, все отводил взор. Да и сам Збигнев посмеивался над собою, посмеивался как-то с ликованием, взглядывая на Жору, взмахивал широко и смеялся над собою, над спотыкающейся косой и тут же спешил опять взмахнуть, словно Жора мог запретить ему эту радость.

Ну совсем он был свой, деревенский, польский десантник, хотя и не привык ходить с косою. Вскоре Збигнев утер лицо беретом и с довольной усталостью взглянул туда, откуда плыл звон и откуда автобус бил солнечным прожектором. Вот и все, вот и коротка радость, вот и пора уезжать!

— А ты давай с нами! — находчиво предложил Збигнев, словно прочитав со

жаление на лице Жоры. — Совсем недалеко.

И Жора с такой щедростью улыбнулся десантнику, что и без слов понятно было, как совпадало это с его планами! Он поедет, они вдвоем поедут в Минск, а потом и в клинический городок, тот, приютивший Каминского, маленький городок в большом городе... Жора и Збигнев ударили друг друга по плечам и устремились к Хатыни.

— Что это они? — спросил Жора у десантника уже в автобусе, набирающем скорость, уже после того, как польские ребята набросились на своего задержавшегося приятеля с упреками.

— Они сигналили, — отвечал Збигнев.

Но услышишь разве сигнал, если звонят

и плачут колокола?

2

В Минске, в этом просторном городе, среди каменных гнездовий, Жора несколько оробел. А Збигнев ловко пробирался в толпе, ловко впрыгивал в автобус в самый последний миг, перед тем как захлопнуться автоматически створкам, ловко входил в гостиничный холл, где была высота и прохлада храма.

И пока ехали они, пока путешествовали по Минску, пока в гостиничном холле Збигнев солидно расхаживал от витрины к витрине, Жора все думал про старика Каминского и про то, как бы поскорее наведаться в клинический городок, где все здания с матовыми, крашенными наподобие занавесок стеклами.

Он еще в автобусе твердил Збигневу об этом. Збигнев в ответ жал ему руку, соглашаясь быть компаньоном, но в городском прибое можно забыть наверняка любое обещание.

— О чем ты мне говорил? — спросил Збигнев, едва оказались они в четырехместном номере гостиницы. Спросил, шагнул к двери и запер ее на ключ для верности.

Все-таки помнил, все помнил этот свой, этот деревенский, этот горожанин, этот десантник!

И Жора, переходя на полушепот и косясь на запертую дверь, все рассказал про Каминского. Кто он такой, этот единственный уцелевший из всей Хатыни человек, и что он один, он сирота, и что нельзя оставлять человека одного, не должен быть человек сиротой.

— Понимаешь? — как бы с упреком добавил еще Жора.

— Понимаю, — ответил Збигнев и так значительно посмотрел, будто возразить хотел, что он тоже может напомнить кое-что... И про фотографию тоже.

Тут же Збигнев сощурился, предвкушая