Юный Натуралист 1976-08, страница 14

12

— Так вот, послущай, — не удержался лесник. — Этой могиле самое меньшее — век. Здесь русские офицеры лежат. Они тут с турками сражались. Вот я и привел могилку в порядок. Ведь не враги — наши деды тут лежат. Ты говоришь, старших уважать надо, а это — старшие старших. А что сижу я на плите, так это позволительно. Потому над могилой землю насыпают издавна, чтобы, когда придет кто, мог сесть и подумать над своей жизнью. Теперь понял?

— Откуда 1вы про турок знаете?

— Книга в лесничестве есть о заповеднике. Сюда царь Петр ездил, здесь с турками воевали. Там и об этой могиле записано.

Он заседлал лошадь, собрал пожитки и, пока делал это, рассказывал:

— Мы тут без вас в одно место ездили. Без тебя и Лады. Долго думали, брать вас или нет. Решили — не надо. И взрослым-то тяжело... куда уж вашим василькам такое видеть... Ан надо! Надо, — твердо и тихо добавил он.'

Мы сели на лошадь и долго ехали молча.

Наконец он продолжил:

— Будь у меня сын, я б ему перво-наперво всю-у-у свою жизнь рассказал бы. Клятая-мятая, какая ни на есть, а моя. Нехай знает. Знать будет — родным будет. А то я смотрю: Лада Виктору-то как неродная. Да и ты, взять, глазастый-глазастый, кого хошь рассмотришь, а батяню своего и на полмизинца не знаешь. Худо это. Да и как знать? Он же всегда тут, вот он, рядом. Человек всего хуже то знает, что под боком, под рукой.

Я не перебивал лесника, хоть между каждым его словом помещалось десять шагов лошади.

— Ты вот, поди, думаешь, отдыхать вы сюда приехали? Рыбу ловить, медок жевать? Оно и отдохнуть не грех. А того, видно, не знаешь, что твой батяня тут еще юношей был... И Виктор Иваныч... И вот в такой же сторожке жили, по тропам этим ходили. И во-он ту лощкну от целой роты фашистов два месяца держали. Прикинули потом — по взводу ихнему на одного нашего бойца выходило. А выстояли. Твой батя, — укорил вдруг лесник. — Твой. И ее батя. Про генералов знаете, героев каждый день видите, а тут — кто? — батя.

Мы долго поднимались вверх молча. Вся долина становилась видна, как с самолета, игрушечная такая, нарисованная. На самом пике лежали льды, и лесник велел не смотреть на полыхающее в них солнце, чтобы не «поджечь глаза», не ослепнуть.

А чуть ниже льдов, на красно-коричне-вых скалах, угластых пиках, куда, казалось, не добраться никак, стоял памятник. Это

был белый, словно изо льда вырубленный конус, узкий и высокий, клинком. Я дока не понимал ничего, только удивлялся: и как его туда занесли? И кто?

— Видишь? — обернулся ко мне лесник. — Гляди-гляди. Хорошо смотри. Это годкам твоего батяни обелиск. А батя твой да Виктор Иваныч уцелели... Не будь их — вас бы не было, это ты понял? А вот тут, — и мы спустились по каменистой красно-коричневой щебеночной тропе чуть ниже.— Тут...

И я увидел сам.

Когда-то здесь была широкая расщелина. Ее засыЬали, заровняли и сверху положили плиту на большую, страшно подумать, какую большую братскую могилу.

Голова у меня закружилась, как от высоты бывает.

Я увидел на. плите свою фамилию.

— Глазастый... — совсем тихо сказал Александр Михайлович, — На той плите — деды. А тут — отцы. Были бы отцами.

Постояв, мы поехали вниз. Лошадь скользила задними ногами, трещала щебенка, лошадь испуганно фыркала, а у меня все кривилось в глазах.

Лесник снова закашлялся, как тогда, когда я с гордостью объявил: вот, мол, мой-то отец воевал!

— Я цветов нарву, — сказал я. И не заметил, как сказал, а уже услышал себя со стороны.

— Цветов родители ваши нарвали, — не оборачиваясь, ответил лесник.

— Но почему они нам ничего не сказали! — вырвалось у меня. — Ведь Лада так ничего и не знает! И смотрит на своего отца, как... как на соклассника. И... как же батя?! Мой. батя — там, в списке!

— А вот как. На этой высоте их окружили. Кончились продукты, пурга мела, патроны на исходе были. И батя твой переоделся чабаном, прошел сквозь кордоны и вышел к нашим. Наводку самолетам дал и артиллерии. И тогда ударили все разом, подошло подкрепление. Дивизию «Эдельвейс» выбили. А без бати твоего всех бы, поди, перебили... Ну а когда он отсюда уходил, то свою гимнастерку с документами отдал. Вернулся — не нашли ее. А нашли уж после войны документы, при другом хлопчике. Схоронили, решили, что он и есть. Не скоро выяснилось. Так и воскрес.

Я слушал и никак не мог понять, что говорит он это все о моем отце, об очкастом физике, который муху обидеть не умеет. О нем. А ведь он никогда ни одной медали не надевал.

— А?..

— Так и знал, — хмыкнул лесник. — Ну и дошлый же ты, горе мне. Откуда он взял чабанскую одежду? Про это? Ну, я, я ему принес. И к своим проводил.