Юный Натуралист 1976-10, страница 53

51

Как-то после войны ехала я в командировку. На одной из больших станций вышла побродить по платформе. Мимо меня, обгоняя друг друга, бежали пассажиры: спешили в буфет перекусить.

Среди этой суматохи мое внимание привлекла собака. Простая дворняга, белая с черными пятнами, она прогуливалась по перрону необыкновенно чинно. Идя по самому краю платформы, она пристально, как бы по-хозяйски, смотрела на пробегавшие мимо маневровые паровозы, прислушивалась к гудкам. Я пошла рядом с ней и тут заметила, что на ее ошейнике что-то блестит. Медаль? Я наклонилась и увидела, что в кожу ошейника вделан железнодорожный значок, тот самый значок, который путевые работники носят на форменных фуражках.

«Эге, — подумала я, — да ты, оказывается, железнодорожница, то-то и прогуливаешься, как дежурный по станции». Но тут вокзальный колокол ударил два раза, и я поспешила к своему вагону. Собака не спеша поднималась в мой вагон. Проводник отступил, пропуская ее, и она проследовала, именно проследовала в служебное купе. Я прошла в свое и раскрыла книгу, но читать не могла: собака не выходила у меня из головы.

«Пойду к проводнику и узнаю про нее»,— решила я. Подойдя к его купе, я услышала через дверь: «Ну вот, теперь большой перегон, мы с тобой попьем чайку и закусим».

«Кто-то есть у проводника, неудобно заходить», — подумала я и вернулась. Когда через несколько минут я снова подошла к его двери, там было тихо. Я постучалась и вошла.

Проводник и собака сидели рядышком на диване и ели колбасу. Пожелав им приятного аппетита, я призналась, что меня очень заинтересовала собака, и попросила рассказать о ней.

— Да, — сказал проводник, улыбаясь и похлопывая собаку по спине. — О ней есть что порассказать. Герой, уступи место.

Я села.

— А попала она ко мне случайно. Люблю я всякую живность, а не держал ни собак, ни кошек: хозяйка у меня не любит, чтобы животные в доме были. Вот иду я как-то с работы, в войну еще это было, я тогда на линии служил, ночь темная, за два шага стрелку не различишь, и вдруг слышу: скулит кто-то. И до того жалобно, прямо так за душу и берет. Засветил я фонарь, смотрю, в канаве щенок, слепой еще, тычется. Погладил я его, он и скулить перестал, за палец меня ухватил беззубой пастью. Такая меня тут жало-сть взяла,

передать невозможно. Какой, думаю, подлец тебя выбросил? Эх, была не была, возьму тебя к себе — не съест нас хозяйка, поворчит, поворчит да и перестанет.

Так и выкормил я его. И такой ладный песик получился. Пираткой назвали. А преданный, ну ни на шаг от меня не отстанет. Все, бывало, по путям с ним хаживали и поезда встречали. Еще прежде меня учует, что поезд подходит, и тащит меня на пост. Выучил я его любую вещь в зубах носить. Бывало, идем с ним на пост, я впереди, Пиратка за мной, сумку или фонарь тащит, а народ смеется: «Вот путевой начальник со своим старшим помощником идет». Смех смехом, а дело-то и всерьез обернулось.

Раз ночью (несколько лет назад это было) заступаю я на пост, а мой сменщик говорит: «Звонили — ураган идет, тридцать метров в секунду. Поглядывай — на уклоне береза-то на честном слове держится. Говорил я, ее надо спилить». Чего там звонили, и так видно, ветер с ног сшибает. Того и гляди будку снесет. До почтового двадцать минут остается, пошли мы с Пираткой березу ту обследовать. А темень — шпал не видать. Вот и уклон. Я голову задрал, березу высматриваю, а иду шибко, чуть не бегом, поезд-то скоро прибудет. Вдруг как споткнусь обо что-то, вроде меня подбросило, пролетел метра два, да со всего-то размаха коленкой об рельс — хлоп! Искры из глаз так и брызнули.

Береза-то небось и сейчас стоит, а это сосна строевая поперек рельсов свалилась, о ее ствол я и споткнулся. Вскочил я, красный фонарь вздул, а боль в ноге непереносимая, как будто ногу калеными клещами рвут. Однако сгоряча-то шагов с десяток пробежал и свалился: не ступить на ногу, хоть ты что! Пополз я — куда там, не успеть... До поста еще метров триста, а поезд уже на мосту гукнул — через три минуты здесь будет. Отсюда сигнал нельзя подать — уклон на повороте.

«Ну, — говорю, — Пиратка, выручай!» Дал ему в зубы фонарь.

«На пост!» — кричу. А он не идет от меня — чует, что со мной беда. Побежит и назад вернется. Уж я и плакал, и ругался — не прогнать. Вдруг услышал он шум поезда, привычка многолетняя свое взяла, побежал. Я лежу и боли не чувствую, только сердце стучит, заглушает стук колес. Все же слышу: останавливается поезд.