Юный Натуралист 1977-03, страница 20

18

Остановился лесной отшельник на маленькой полянке и осматривается: направляет свой глаз, окаймленный красным кольцом и с такой же надбровной полосой, то в одну сторону, то в другую и продолжает кормиться цветами сон-травы — одного из первых подснежников в сухом бору.

Сон-трава ядовита и применяется в медицине как лекарственное растение. А мошник считает, что это глухариные витамины.

Г. Рыженков

Мартовская напель

«Март — не весна, а предвесенье», — говорят в народе. И впрямь это так. Не хватает еще марту настоящего вешнего тепла, но зато сколько света. Бирюзовое небо. Синие снега. И сияющей голубизной в лазурной тишине залита каждая лесная полянка.

Ледяная корка утреннего наста тверда, как стекло. И легко, без лишнего хруста да шороха я иду напрямик по бестропью прозрачного чернолесья. Пока добрался до островка старых елок, начало пригревать солнце. Оно по-матерински щедро бросило во все уголки лесного раздолья животворные лучи, и чащобы наполнились хрустальным звоном. Длинь-тень, длинь-тень — зазвенела светлая капель по заледеневшему насту.

Казалось, что вокруг заиграли певучие цимбалы. В заповедную тишь посыпались звуки каких-то бубенцов, серебряных монет, журчание ручейков, камешков-самоцветов, и как бы под аккомпанемент этой ликующей мелодии то тут, то там наперебой ударили в барабаны лихие барабанщики — дятлы. А потом... потом тихозвон-ные синичьи гусельки слились с посвистом пернатых акробатов-поползней, а песенки щеглов — с сорочьим стрекотом.

И вдруг: «Ку-ку, ку-ку!» — послышалось из куртины мохнатых елок.

— Кукушка?! — замер я. — Что за диво? Она же ведь еще в Африке гостюет!

Немного погодя негромкое, с глуховатой хрипотцой кукование повторилось. Да не в один, а сразу в два голоса. Ясно, что куковали не кукушки. В том и другом голосе не было ни певчего влекущего к себе звона, ни той нежно-чарующей грусти, которая звучит в голосах без-домниц кукушек. Но кто же тогда подражает им? Осторожно, скрываясь за деревьями, направляюсь к еловому островку. Ступил шаг, второй... пятый... десятый. Таинственное кукование прекратилось. А вместо него раздаются резкие пронзительные крики: «Кэрр-кэрр!» И тут же из-под полога разлапистых ветвей вылетают три си-некрылые сойки.

— Ай да кукушки! — вырывается у меня изумленный вздох.

Я хорошо знал, что у соек — этих очень нарядных, размером с галку птиц — своей песни, кроме резкого каркающего крика, нет. Но зато они превосходные пересмешники. Что слышат, тому и подражают. Им не составляет особого труда передразнить не только иволгу, зяблика, утку, но и мастерски имитировать ржание лошади, мяуканье кошки. К тому же сойки на редкость памятливы. И вот теперь, когда заговорила, затрезвонила мартовская капель, они ненароком вспомнили голос кукушки и радостно встречают весну ее кукованием.

П. Стефаров