Юный Натуралист 1978-10, страница 29

27

Если смотреть из камышей прямо в небо, то видно, как там медленными кругами движутся черные грифы. Птицы огромные, но кажутся с земли не более комара, а это значит, что высота их полета тоже огромна. Если смотреть с высоты их полета, то видны, наверное, медно-красные горы, тонкий рисунок туранговых рощ. Видны камыш, солончак и барханы. Можно увидеть и нас, стоящих с биноклями в руках. Весь этот мир перекрыт куполом неба, оранжевым у краев. Его цвет раскаленной латуни выше наливается голубизной, а в зените, достигнув глубочайшей ультрамариновой синевы, проколот белой вечерней звездой.

С высоты виден, наверное, весь заповедник, который совсем невелик. Его название — Тигровая балка, расположение — южный Таджикистан. Теплый октябрьский день на исходе. Солнце катится вниз, и лютой стужей дышат синие тени, мягкие складки солончаков. Тонкая пыль тропы смешана с солью. Шаги по ней не слышны. Зато рядом, в сухих кустах, каждый шаг дается с шумом, ужасным в глубокой тишине пустыни. Ломаются, скрежещут и мнутся скрученные листья туранги, сухие метелочки карабарака, Со звоном лопается толстая паутина. Еще несколько таких шагов, и тишина взрывается громом копыт и голосами, похожими на лай, — это бежит вспугнутое стадо оленей — хангулов. Топот стих, только ревет на дороге наш мотоцикл. И вот мы уже мчимся на нем сквозь мглу к теплому дому, к пылающему огню, к горячему чаю в маленьких пиалах.

За окнами шорохи и шакалий вой. Со стены большими глазами смотрит ящерица-геккон. Милый этот домашний зверь ловит оживших мух.

Разговор о повадках гиены, о привычках кобр, о буйволах, спящих в жирной грязи, и кажется, что я это слышал уже. Вернее, читал.

Помните? Коршун Чиль, пантера Багира, медведь Балу. Слова-заклинания Маугли: «Мы одной крови — ты и я». Но все это сказка, а здесь гиены, шакалы и кобры вполне наяву. Мы долго беседуем лежа, пока разговор и образы книги не спута

лись, не сплелись в странный, причудливый сон.

Утром в окно ломится жаркое солнце. В сетке лучей золотой камыш, вода и лысухи, глядящие на меня с изумлением. Я смотрю на них так же — не привык, чтобы дикая птица кормилась метрах в пяти от дома. Я протираю глаза, лысухи движутся, как на экране.

Во дворе горланят грачи, солнце палит, как в июне. Над дверью пыльный плафон. В нем что-то движется, темное и живое. Ставлю лестницу и заглядываю в него сверху. Мыши! Летучие мыши лежат целой компанией, тесно, будто спаявшись. Разглядываю серый комочек, положенный на ладонь. Крошечный зверек страшен и красив. Крылышко — образец точной, изящной конструкции. Блестящая пленка, натянутая между тонких костей.

Отогревшись, мышка оскалилась, зевнула и, вдруг подпрыгнув, раскрылась в воздухе, как черный блестящий тюльпан. Странный ее полет кончился в слуховом окне, и мне стало жаль потревоженного зверька. Осторожно я повесил плафон на место вместе с горсточкой жизней, замерших до весны.

Солнце светило все яростней. По сторонам кордона стлались рыжие тугаи.

Пора объяснить, что же это такое. Тугай — это лес в речной пойме. То же самое, что в недалекой отсюда Индии называют словом «джунгли» — «джангал». Не знаю, откуда взялось это слово — «тугай», но к зарослям оно подходит необычайно — такие они плотные и густые. Иногда сквозь зеленую стену и ногу не просунешь — так густо стоят стебли, увитые лианой-ломоносом.

Если растения похожи на бамбук, значит, это заросли гигантского злака эриан-туса. Если на деревьях листья тополевого вида, значит, это роща туранги. На соленых низинах — тугай из кустарника карабарака. Невзрачный этот кустарник насквозь пропитан солью. Сила его необычайна. Он прорастает сквозь соляной пласт в три пальца толщиной.

Сила у всей местной растительности поразительна. Сквозь крепи тропу пробивают одни кабаны. Все другие обитатели ходят

4*