Юный Натуралист 1978-10, страница 53
51 НА ОХОТНИЧЬЕМ ЛАБАЗЕ Есть в Медвежьем бору глухое место, куда редко заходит человек. Эта отдаленная лесная поляна с двухвековой старухой елью, вознесшей свою вершину выше леса. На средних ветвях ели — старый лабаз. Кто его смастерил, когда — никому не известно. От лесников узнал, что в Медвежьем бору уж несколько лет живет матерый медведь и в последние погожие дни бабьего лета он любит подремать, погреться на тихой поляне. На рассвете, используя все правила маскировки, я пробрался на лабаз. Сделан он был человеком деловитым, умелым; на средних мутовках надежно прикреплены доски, над ними нависли разлапистые ветви, скрывая человека. Можно не только сидеть, но и лежать. Но все равно на лабазе нужно было замереть, затаиться. Медведь — зверь осторожный. Не знаю, для кого как, а для меня осенний лес — диво, место успокоения и самых заветных дум. Вот и сегодня я с ним один на один. За глухолесной крепью поднялось солнце, и бор ожил, засиял. Сегодня в бору стояла такая тишина, что отчетливо было слышно, как лесотравье, высохшее до певучего звона, ворчливо выговаривало, когда на него опускался лист-падунец. Бор торжественно затих в осенней думе. А небо над ним — умиротворенное, выгоревшее за долгое лето. Молочная паутина тихо плыла над поляной, цепляясь за высохшее лесотравье, за ели, несколько паутинок залетело ко мне на лабаз. Мне захотелось коснуться их рукой — не зазвенят ли? — и тут увидел я на тоненьком суку нанизанные грибы. Были это желто-серые опята с уже слегка засохшими шляпками. Значит, где-то недалеко и кладовая белки. Я замер, пытаясь увидеть хозяйку грибного запаса, долго ждал, только увидел не ее, а поползня. Совсем рядом со мной он втолкнул в трещину орех и начал его долбить, пытаясь добраться до сладкой сердцевины. Работал он увлеченно, настойчиво. Не знаю, хватило б у поползня терпения, но тут рядом опустилась осенняя бабочка траурница, большая, темно-вишневая и с нарядной кремовой каймой. Поползень кинулся на траурницу, и они скрылись вдали. Орех неожиданно выпал, мягко стуча по ветвям, полетел вниз, и сразу следом за ним мелькнул рыжий комок. Белка. Подхватив орех уже на земле, она бесшумно промелькнула рядом со мной и скрылась на вершине. Я ждал, когда белка придет за опятами, но она не торопилась. Солнце поднималось все выше. Небо над бором было чистое и зеленовато-голубое. Ни у моей ели, ни на поляне никто больше не появлялся. Казалось, Медвежий бор затаился и чутко прислушивается. Он замер каждой своей веточкой, каждым своим листочком. Лишь солнце щедро заливало поляну ласковым светом. Только через час раздался шорох. Взглянул вниз и не сразу понял, что это такое... Какой-то зверь, неуклюже переваливаясь на задних лапах, тащил в передних ворох кленовых листьев. Приподнимаю ветвь, чтоб узнать зверя, и теперь отчетливо вижу узкую мордочку, украшенную двумя бурыми лентами. Все ясно! Барсук готовит свое незавидное, но сухое и надежное жилье. Вообще-то барсук — зверь ночной. Трудно сказать, что его заставило выйти днем: близость зимы, погожесть дня или глухость поляны, где некого бояться? Вот он добрался до ельника, скрылся, только нижняя ветвь еще долго покачивалась. Минут через десять барсук появился вновь, набрал охапку осиновых листьев. Выставив пятачок морды, к чему-то все прислушивался. Потом бросил листья и кинулся в чащобу. Кто испугал осторожного барсука? Может, медведь? Внимательно осматриваю поляну. Пусто. Тихо. Только осина вздрогнула самой верхней веточкой, вздрогнула и, застыдившись, вновь замерла. Но вот треснул сучок, прошуршало. Так и есть, к поляне кто-то крался. Конечно, косолапый! Сейчас вздрогнет нижними ветвями ель. И действительно, она вздрогнула, и на поляну вылетел заяц-беляк, он, казалось, был в белых трусах: успел подготовить к зиме лишь короткий хвост и задние лапы. В общем, трус труса испугался. Косой очень торопился по своим заячьим делам и на поляне задерживаться не стал ни минуты. Солнце давно перевалило за полдень, но медведь мой не шел. Почему-то мне казалось, что он теперь уж не придет. Оставалось взобраться на самую вершину, полюбоваться лесными далями и спуститься на землю. Я уже взялся за мутовки над головой, да так и замер. Огромный бурый мед-ведище стоял на задних лапах и что-то рассматривал на большой лишаистой ели. Вот он опустился на четвереньки, что-то обнюхал и медленно двинулся к моей ели. Мне стало не по себе. Дважды прокололо в левом боку, и сама по себе дернулась |
