Юный Натуралист 1979-05, страница 46

46

Я взял палочку и попытался пошевелить гнездо. Мышка, к нашему изумлению, вовсе не испугалась, а стала яростно нападать на палочку и во всю свою мышиную мощь страшно отфыркиваться.

_ Ну что будем делать? — улыбаясь,

спрашивает Василий Панкратьевич. И тут же сам решает, обращаясь к мышке: — Ну что ж, за такую твою находчивость, так уж и быть, подарю я тебе и твоим деткам этот мешок со жмыхом.

Василий Панкратьевич взял мешочек и вместе с мышками отнес в небольшой овраг. И не просто оставил, а выбрал удобное место под кустом шиповника: чтоб не нашла их там лиса и чтоб сухо было во время непогоды... У меня же возникла догадка: а не я ли сам привожу к себе в квартиру мышек с рыбалки? Немного позже, когда собирались домой, я решил проверить свой рюкзак. И что же? В одном из карманов, где были крошки от хлеба и жмыха, обнаружил притаившуюся незваную гостью.

Так и был раскрыт секрет с мышками, необычными путешественницами в рюкзаке.

В. Лебедкин

ИСТОРИЯ СТАРОГО КОНЯ

Все здесь было как и много, очень много, дней назад. Сколько их прошло, Васька не знал, он не умел считать. Помнил только, что пришел сюда давно. Рельсы в тот первый день, когда он стал между ними, поблескивали темной, почти что черной синевой, а шпалы издавали необыкновенный, удивительно резкий запах, от которого щекотало в носу...

Сейчас рельсы у своих оснований сделались рыжими, покрылись будто бы трескающейся коркой, а шпалы, темные и слегка маслянистые тогда от пропитки, давно уже не пахли и не мешали Ваське ощущать смесь чудесных ароматов, которые струились из леса, от трав и цветов, росших на полянках, пересекаемых узкоколейкой.

Изменилось кое-что и вдоль полотна дороги. Не стало в том месте, где он протаскивает сейчас вагонетки, огромного белоствольного дерева с черными затейливыми узорами по коре и роскошной кроной, -яе в особенно жаркие дни он порой останавливался, чтобы укрыться от пышущего зноем солнца.

Дерево свалилось и лежит возле дороги, ощетинившись темными сучьями, на которых не растет ни одного листочка...

Только лес стоит по-прежнему торжественно и шумит верхушками, когда их покой тревожит ветер.

Изменился, сам того не замечая, и Васька. Не мог, как прежде, только с одной остановкой, проходить весь путь от шпалозавода до речной пристани. Начал останавливаться, отдыхать по три, а то и по четыре раза, и подолгу.

Очень уж тяжелыми стали ему казаться вагонетки, и так трудно было их теперь сдвигать с места.

И все-таки он каждое утро шел к шпалозаводу. Шел сюда сам в любое ненастье, едва заслышав звон рельса в поселке.

По дороге к шпалозаводу, откуда он начинал всегда работу, шли по утрам люди. Шли весело, с песнями, что-то оживленно рассказывая друг другу, радуясь чему-то своему, людскому.

Он тоже шел рядом с ними, вдоль дороги, и часто слышал их удивленные восклицания:

— Гляньте-ка, Васька тоже идет вроде бы, как и мы! Понимает, видать, старик!

Человек, стоящий у проходной, завидев Ваську, быстро выходил из будки, открывал ворота и, улыбаясь приветливым своим широкоскулым лицом, говорил:

— Ох и молодец же ты, Васька! Распорядок дня здорово изучил!

Не спеша, как на параде, Васька проходил мимо деревянных строений, штабелей леса и уже готовых шпал и, дойдя до места, где стояли вагонетки, останавливался впереди них, поджидая, когда его запряжет Иван.

Так продолжалось изо дня в день, все время, в течение которого порыжели рельсы, перестали пахнуть шпалы, свалилась и умерла тенистая береза.

И сегодня, когда Васька вместе со всеми пришел утром на завод и подошел к своему месту у вагонеток, высокий и худой человек, распоряжавшийся погрузкой, поглядев внимательно на запряженного Ваську, сказал желчно Ивану:

— Старый стал твой коняга. Пора, nff-жалуй, и кожу на ремни сдавать!

— Да что ты... — испуганно возразил Иван, прикусывая левый неожиданно задергавшийся ус. — Староват — это верно, только насчет кожи ты брось! Не заслужил он этого. Вот на пенсию бы его, иное дело...

Любовно оглядев Ваську, он подошел к нему и, легко касаясь загривка, провел рукой по начищенным, теперь уже не шелковистым волосам.

От ласкового прикосновения Васька вздрогнул, шевельнул в приятном томлении ушами, затем, повернув голову в сторону Ивана, попытался лизнуть его лицо, но не дотянулся — помешала упряжь.

— Не-ет... — задумчиво сказал Иван. —