Юный Натуралист 1979-09, страница 10
СЫНЫ БРЕСТА По железным, черным, горячим от полуденного солнца скобам поднимешься на вышку, прильнешь к окуляру стереотрубы, чуточку развернешь медный ее ствол и увидишь Брест. Город, который был твоим от первого до десятого класса. Да, прильнешь к стереотрубе и вернешься в Брест. Так близка застава от Бреста. И увидишь, конечно, не все в подробностях, не каждую островерхую крышу на обсаженном пирамидальными тополями бульваре Шевченко, но все-таки с приветливой улыбкой возвратившегося восвояси человека угадаешь и бульвар, и Советскую, и улицу Пушкина, и автовокзал, и телевизионную, издалека размером с полевой хвощ, мачту, и те самые западные, самые пограничные, самые известные окрестности города, где полуразрушенная крепость... Теперь уже нечего воображать себя пограничником, как это бывало прежде, в школьные годы, теперь уже куртка с зелеными погонами на нем, и, когда он, Сергей Савчиц, оказывался на вышке и мысленно возвращался в Брест, ему отчаянно хотелось хоть на час-другой оказаться в родном уютном городе. И он словно бы чужими глазами увидел себя: невысокого, крепенького тако го, широколицего да широкоплечего, увидел наверху, над ровными полевыми окрестностями, окружающими зеленой поймою одноэтажное, продолговатое, как бы составленное из вагонов, здание заставы, увидел на вышке, с автоматом через плечо, и вновь порадовался тому, что он страж границы. Вот этой земли, разделенной ограждением и вспаханной, светло-шоколадной контрольно-следовой полосой, вот этих ракитниковых зарослей по ту сторону контрольно-следовой полосы вдоль Западного Буга, откуда бьют и бьют сердечные соловьиные погремки, — всего этого страж и хранитель он. Да и не только эти зеленые, нежные в летнюю пору пяди охраняет он! Уж если виден в стереотрубу, как на недопроявленном, несовершенном снимке Брест, то и охраняет он, Сергей Савчиц, Брест и свою крепость. Да, ту самую крепость, которую до последней жизни обороняли в сорок первом, ту несгибаемую, вечную крепость, в казематах которой друзья его детства повторяли в мальчишеских играх сражения сорок первого года... Посматривая с вышки на уходящую ровным шляхом и незасеянную грядку контрольно-следовой полосы, на Буг, стрекозьим прозрачным крылом выбегающий из зарослей, на зеленые бугры ракит, он все-таки одновременно видел мысленно, если и не наводил стереотрубы, Брест, крепость. «Да, — подумал он, — куда бы ни разъехались и где бы ни служили в армии, мы все дети крепости! Мы ведь гордились, что живем в легендарном городе, мы с уроков удирали в крепость, и учителя прощали нам, если мы пропадали в крепости». В небе над границей пролетел обманчиво-ленивый коршун, мелькнула его тень на пахоте полосы, а вскоре издалека, из округлых пушистых кустов послышался глуховатый и вкрадчивый лай. Савчиц ловил в окуляр стереотрубы то ясные, то неясные шаровидные кустики, но никакой гончей собаки, которая бы на бегу подавала голос, не различил. И все-таки сразу же по телефону доложил на заставу. Снова как будто донесся лай, снова Савчиц поймал в стереотрубу округлые кустарники — и вдруг покачнулись кустарники, точно от ветра, и вынесся оттуда олешек, устремился к границе, к заграждению. И как только запутался олененок в проволоке, перехваченный ею на бегу, Савчиц словно бы услышал крик его, возмущенный трубный плач, и тут же вновь связался по телефону с заставой. — Олень попал в заграждение. Ма лой совсем, теленок. Высылайте наряд. Хотя и без того прибор на заставе с большой точностью отметил повреждение системы, хотя и без того подал тревожный сигнал, Савчиц опять переспросил, как поняли его, и с высоты следил за выбегающими из продолговатого строеньица солдатами, следил, как они трусцой поспешают к заграждению, к израненному, должно быть, олененку и как несут затем на руках этого олененка на заставу. Скорее всего оттуда, издалека, с северной стороны, где бесконечная Беловежская пуща, пустился в странствие олененок. И стоило подумать о заблудившемся и теперь израненном олененке, о пуще, как тут же возникли в памяти чьи-то голоса, чьи-то уванштель-ные речи о пуще, пускай отдаленной, но такой своей. «Тишина у нас тут, потому что ветрик через пущу не пройдет. Не пропустит пуща!» Или другое, но тоже произнесенное почтительно, вполголоса: «Снег у нас пошел — считай, и пущу всю занесло. Тут, брат, как в пуще, так и у нас»... Олененка так и доставили на руках в конюшню, где томились сильные, выносливые обозные кони Жевжик и Кре-пак. Савчиц даже представил, как возмущенно заржал при этом караковый Жевжик, как стукнул подкованным копытом о настил. А пограничники, скрывшиеся в конюшне, то и дело появлялись на виду, выбегали, что-то требовали друг от друга, а потом вдруг разом устремлялись к заставе и не то вздорили, не то согласно говорили на ходу повышенными голосами. Как только пришла пора спускаться с вышки, цепляясь за обжигающие скобы и отмечая, что с каждым шагом вниз он словно бы погружается в иную, горячую, совсем горячую и даже в нестерпимо душную атмосферу, он пожелал сейчас более всего проскакать на Жев-жике, чтобы верховая быстрая езда подарила обманчивое ощущение дующего в лицо ветра. Свежим сеном повеяло из распахнутых воротец сумрачной конюшни, запахом какого-то лекарства, и, пока Савчиц приглядывался ко всему в непривычно темной и тесной конюшне, его приветствовали радушными возгласами пограничники, все еще выхаживающие своего олененка с черными, большими и как будто заплаканными глазами, приветствовал игривым нервным ржанием и конь Жевжик. Все ребята вдруг заговорили разом, невпопад, так что нелегко разобраться, кто же из них нес олененка на руках до самой заставы, кто сма 2 «Юный натуралист» № 9 |
