Юный Натуралист 1980-03, страница 43

44

лед бросишь, он замерзнет. А в тепле оттает и вновь поплывет.

— Отдай его мне, — говорю, — неужели ты его живого в уху бросишь?

— Бери, — сказал Михаил Сергеевич.

И я унесла ершика к себе домой. Аквариума у меня не было, и пришлось поселить ерша в большую кастрюлю с водой.

Он сразу поплыл! Побарахтался сначала на поверхности, а потом нырк — и ушел на дно. Но только совсем недолго сидел тихо. Начал метаться — непривычно ему после большой реки в какой-то кастрюле жить. Я подумала, что он и не будет жить — умрет. А наутро гляжу — плавает! И так я обрадовалась!

Васенька ты мой миленький, — говорю я ему (почему Васенька, не знаю, так получилось), — живи у меня долго-долго, мы с тобой дружить будем, хорошо?

Васька мне, конечно, ничего не ответил, только притаился возле самого донышка и таращил на меня свои круглые глаза.

А глаза у него огромные, круглые, навыкате и шевелятся. Он ими и прямо, и вбок, и даже чуть-чуть назад все видит. И если правым глазом куда поведет, то и левый глаз в ту же сторону поворачивается.

Интересно мне наблюдать за Васькой. День смотрю на него, другой, а потом думаю: «Он же голодный! Его же надо кормить! А чем?»

Пошла к Михаилу Сергеевичу.

— Миша, — говорю ему, — скажи, пожалуйста, а ерши что едят?

— Мотылей едят, червячков.

— А где можно взять этих мотылей?

— А зачем тебе? — спрашивает Михаил Сергеевич.

— Как зачем? Ваську кормить. Ты же сам его подарил — ершика, помнишь?

— Ах, ерша-то? Так он у тебя живой еще?

— Живой, живой! Только он голодный. Я ему хлебца давала — не ест.

— Хлеб он есть не будет. А мотыля я тебе дам. У меня с прошлой рыбалки осталось. Только воду почаще меняй. Ерш чистую воду любит, оттого и не живет в прудах.

Мотыли и впрямь оказались симпатичными червячками. Я взяла одного и бросила в воду. Он лег на дно и извивается, так и гнется весь.

А Васька!.. Ровно собачонка какая, напрягся весь, жабры, как уши, к голове прижал, так бы, кажется, на задние лапы сел, если б они у него были. Пригляделся и так тихо-тихо подкрался к мотылю. И будто бы даже обнюхивает его. Потом раз! — втянул в себя мотыля — и замер. Только жабрами шевелит, будто пережевывает свой долгожданный обед.

Десять мотылей съел Васька за один присест! «Вот обжора-то, — думаю я, — ведь сам крохотный, всего лишь с палец».

...Так мы и стали жить с Васькой. Утром водичку ему поменяю, накидаю мотылей — и на работу. Вечером приду — сразу на кухню.

— Как ты тут без меня поживал? — говорю.

А Васька будто бы и рад моему приходу. Замечется по кастрюле, кидается от одной стенки к другой, даже головой стучится. «Ну, — думаю, — он хорошо поживал, только скучно ему одному». Михаил Сергеевич однажды увидел, как я с Васькой по вечерам встречаюсь, и долго потом надо мной смеялся:

— Ты думаешь, он от радости по кастрюле мечется? Он боится тебя!

А я ему не поверила. Я верю в то, что Васька привык ко мне.

Но однажды чуть не случилась беда. Не было ни в зоомагазине, ни в магазине «Охотник» мотылей. Несколько дней голодал мой Васька. Я ему мясо крохотными