Юный Натуралист 1981-07, страница 30

44

— Ну и стой, стой! — рассердился Валька.— Неблагодарная! Лозы на тебя нет. Вот выдеру, тогда поймешь. Хоть в тень поди ляг. Глянь, как раскалилась,— и он провел ладонью по ее черной костистой спине. Коза больше его не замечала.— Ладно! — рассердился всерьез Валька.— Стой!

Он направился было к терраске выпить молока, но, не дойдя, остановился, свернул к сараю и возвратился с веревкой. Но сколько он ни тянул за веревку, накинутую на рога, коза не шелохнулась и ногу не опускала.

— Стой! — отрезал Валька и ушел. Он пил молоко и посматривал сквозь окошко. Манька будто неживая стояла посреди пустого двора и не шевелилась. Вальке стало жаль ее. Он зачерпнул в кадке ведро воды, подошел Маньке сбоку, и в тот момент, когда уже поднял с трудом полное ведро, чтобы окатить козу, она ловким неуловимым движением головы больно ткнула его в незащищенный живот. От неожиданности руки его резко опустились, сам он потерял равновесие и полетел назад, а ведро, падая, наткнулось на Маньки-ны рога, наклонилось и окатило падающего Вальку. Так что на земле он оказался в луже, а в довершение ведро больно ударило его по коленкам. Он завопил от боли и обиды, и весь невообразимый шум во дворе начался снова. Только коза стояла как ни в чем не бывало и смотрела вокруг оловянными глазами.

Выручила бабка, вернувшаяся с пустым бидоном.

Скрипнула калитка, и вся живность, услышав ее шаги, умолкла и направилась по местам.

Петух в окружении кур о чем-то рассказывал. Дружок лежал в конуре мордой внутрь, и снаружи торчал один только кончик хвоста. Он всегда так прятался от жары. Манька на трех ногах заковыляла напиться воды.

— Чего было? — спросила баба Паша. И Валька медленно поднялся из лужи.

Вечером заходил ветеринар, бабкин родственник, перебинтовал ногу и сказал, что все Валька сделал правильно и быть ему ветеринаром — не иначе. Он попил чайку, посудачил с бабкой, обещал зайти денька через три, а Валька побежал поделиться с Федором... И вот, пожалуйста,— Козлиный доктор!..

«Ну и что! А если я и вправду хочу ветеринаром! — думал Валька.— Ну и что?! Небось, когда у него щенок есть перестал, ко мне прибежал. И я из его щенка-то целый носок выгнал... а он — Козлиный доктор!»

М. САДОВСКИЙ

ПОЧЕМУ ОН ПЕА?

В дверь позвонили. Жена пошла открывать, и тут же я услышал крики, похожие на женскую истерику, перемежающиеся с лаем собаки.

Я бросился в коридор,теряясь в догадках — что же могло произойти?

В дверях стояла растерянная жена, а на пороге — смущенный сосед, мой приятель по дому, держащий в руках маленькое, умещающееся в ладонях и злобно протестующее против пленения животное, и тут же, перебивая его, на весь коридор заливалась во весь голос собака моего друга.

— Вот! — сказал, извиняясь, Анатолий.— Вы просили,— и протянул мне, судя по всему, что-то пернатое.

Я действительно раньше просил у него при случае достать мне маленького вороненка, а тут какое-то издающее дикие, агрессивные крики существо, которое во что бы то ни стало пыталось меня клюнуть, да не просто клюнуть, а с каким-то яростным остервенением. Вырываясь из рук, оно кричало так, будто его пытались зарезать.

— Как вы думаете, кто это: сорочонок или вороненок? — спросил сосед, обеспокоенный, видимо, тем, то ли он принес, что я просил.

И хотя в этом взлохмаченном, не до конца оперившемся существе трудно было точно определить, кто оно, я почему-то решил, что это сорока.

— Поживем — увидим,— ответил я, благодаря соседа и его прекрасную лайку по кличке Кунак, нашедшую этого маленького скандалиста.

Дома у меня была старая беличья клетка, в которую не без труда водворили Кирилла — так мы решили назвать птицу, потому что в ее крике доминировали звуки — ки-и-рр-а!

Существом он оказался скандальным и злым — пищу стал брать сразу, однако не упускал случая клюнуть за палец, да еще со сверлящим мозг криком.

Но самое страшное началось недели через две: ни с того ни с сего Кирилл начал терять свое и без того еще слабое оперение, а еще через неделю на него страшно было смотреть — череп обнажился, стали видны ушные впадины, сморщенная, отдающая синевой шея, полуголая грудь. Всем своим видом он напоминал полуобщипанную, недоваренную и выброшенную на помойку курицу. И только на лбу победно торчало несколько отдаленно напоминающих растительность перышек, говорящих о непокорности его характера.

Несмотря на столь неприглядный вид, характер Кирилла оставался не менее темпераментным — он ни минуты не оставался в покое, его полуголая фигурка была в беспрерывном движении, словно мечущаяся, не находившая выхода из вакуума искра.

Зашедший как-то ко мне друг, увидев это страшилище, быстро ретировался, решив, что птица, несомненно, больна и, чего доброго, схватишь от нее что-нибудь вроде орнитоза.

Жалко было бросать больную птицу, расстаться с ее строптивым, но уже успевшим покорить нас характером, и мы, посоветовав

шись с женой, решили вызвать на дом ветеринара.

На следующий день приехал симпатичный молодой Доктор Айболит. С волнением я ждал приговора. Увидев Кирилла, его находящуюся в беспрерывном движении фигурку, блестящие бусинки глаз и услышав ругань, которой он разразился на пришельца, доктор улыбнулся и сказал:

— Больные птицы, да и никакие другие животные, включая людей, так себя не ведут. Вот вы, когда нездоровы, будете так прыгать по квартире?

— Думаю, нет,— ответил я, чувствуя, как у меня отлегло от сердца,— но что же с ним?

— Достаньте его из клетки.

«Хорошо сказать — достаньте, сам небось не риёкнешь,— подумал я,— знаешь небось, что кобру в руки взять легче, чем этого агрессора»,— и... полез рукой в клетку.

Вот тут-то и началось светопреставление! Он клевал мои руки с такой злостью, а главное, вывертом, что у меня пот выступил на лбу.

Доктор смеялся, разглядывая его тельце в лупу.

— Ну что? — не в силах больше терпеть, спросил я.

— Думаю, самый обыкновенный пероед. Собственно, я так и предполагал, когда ехал к вам, и на всякий случай прихватил флакончик денатурата.

— Да что мне его поить им, что ли?

— Думаю, не стоит,— опять рассмеявшись, ответил врач,— просто протирайте.

Я с наслаждением сунул своего змееныша в клетку. Мы стали прощаться с врачом и, стоя в коридоре, слышали, как Кирилл продолжал поливать нас последними сорочьими, непереводимыми на человеческий язык словами.

С этого дня каждый вечер для нас с женой начинался получасовой кошмар.

Видимо, денатурат, которым мы протирали Кирилла, щипал кожу, и он кричал действительно как резаный. Руки у меня были вечно искусаны, хотя порой доставалось и жене.

Но, увы, все наши усилия оставались тщетными: Кирилл не обрастал.

Как-то, размышляя по этому поводу, мне пришла в голову мысль: «А может быть, всему виной то, что мы держим его на кухне?» Клетка стояла на старом шкафу, а в тепле у организма, видимо, отсутствовала необходимость покрываться оперением?

На следующий день клетка с нашим «другом» была водружена на подоконник в комнату, окно которой мы постоянно стали держать приоткрытым. И что же? Через неделю у птицы стали появляться первые признаки оперения, слабые, еле заметные, но признаки!

И тут, к нашему немалому удивлению, у Кирилла открылся талант... он запел! Да, да, как ни странно, запел! Нет, конечно, он не