Юный Натуралист 1981-07, страница 29

43

КОЗЛИНЫЙ ДОКТОР

На прозвище свое Валька не обижался. Оно ему даже нравилось. Обидно было, что Федор, его лучший друг, оказался болтуном. «Хорошо уж, ничего важного ему не рассказал,— думал Валька,— а это— пускай дразнят. Но тайны Федьке— никакой!..»

Правда, тайны у Вальки вовсе и не было. «Ну какая здесь тайна, в деревне у бабки». А в город возвращаться ему совсем не хотелось. Он считал себя деревенским, хотя родился в городе и каждую зиму проводил там. Но чуть начинало пахнуть весной, его тянуло сюда. И он торопил, торопил теплый ветер и нюхал воздух — так вернее всего определишь, когда по-настоящему сдастся зима. Среди деревенских ребят он считался своим, а бабка Паша души в нем не чаяла и позволяла ему жить свободно. И он любил свою бабу Пашу и незаметно для самого себя во многом ее копировал. Особенно когда разговаривал с многочисленными обитателями двора.

В тот день, когда бабка ушла со своим огромным бидоном разносить молоко дачникам, он еще сонный выскочил из дома на непонятный сильный шум.

Манька стояла передними ногами на куче бревен, сложенных для ремонта, орала что было силы и пыталась прыгнуть вперед, но каждый раз падала, тыкалась мордой в огромный комель и принималась мемекать уж совсем сумасшедшим голосом. Пес, еще молодой и несмышленый, лаял на нее что было силы, а в критические моменты, когда коза переходила на самые высокие ноты, кусал ее за тощий зад. Куры, неизвестно как выскочившие из-за сетки, веерами носились по двору, поднимая страшную пыль и кудахча. Петух вопил на заборе, предупреждая неизвестно о какой опасности, и корова ревела с перепугу за стенкой и топала ногами.

Валька бросился к бревнам. Курица больно стеганула его крылом по глазам, так что брызнули слезы и на мгновение стало совсем темно. Он споткнулся о стоявшее ведро, плашмя растянулся на утоптанном пятачке, ведро со звоном покатилось, и весь дворовый хор грянул с новой силой!

Манька лежала на боку и норовила задней ногой угодить Дружку по зубам, а он с остервенением уже бросался на мелькавшее копыто и невольно сам натыкался на него. Передняя Манькина нога попала в щель и обратно никак не вынималась. Как она туда угодила, осторожная, рассудительная Манька?..

Ломиком Валька поддел верхнее бревно, оно подалось совсем легко и перевалилось, как качели, другим концом вниз. Манькина нога сама выскочила из западни, и дикое меканье сразу стихло. Коза только постанывала будто и, низко пригнув голову, смотрела

31

в сторону собаки. А Дружок как ни в чем не бывало облаивал кур, словно ругал их за поднятый шум.

— Ты бы еще в колодец нырнула,— сказал Валька, окая, как бабка, и взял Манькину ногу. Что-то хрупнуло под его пальцами, коза дернулась и мемекнула,— А если ты ногу треснула,— продолжал он беззлобно сердитым голосом,— я тя выдеру...

Коза молчала.

— Стой, дурья башка,— Валька приволок тяжелый топор, и Манька после услышанных слов подозрительно на него уставилась. Она перекидывала голову с боку на бок и видела, как, постепенно приближаясь, ходит кругами Дружок — ее обидчик. Валька сходил в сарай за доской, принес старую рубаху, выцветшую и драную. Манька стояла молча, но следила за всем пристально.

Валька поставил доску на попа, наставил сверху топор, поднял доску вместе с топором и ловко отпустил. С краю отщепилась узкая полоска. Он взял Манькину ногу. Она на всякий случай тихонько мекнула. Дружок тихонько лайкнул. Куры тихонько кудахтнули, а петух, так и не слезавший с забора, снова заорал.

— Ну,— сердито прикрикнул Валька,— я вот! — И все замолчали.

Манька словно поняла, что худого не будет, и сама подняла ногу. Дружок осмелел, подошел совсем близко и в знак примирения лизнул больное место, а потом Валькину щеку. Валька стал накладывать палку на ногу и прибинтовывать ее лоскутом рубахи. Получалось совсем неплохо. Даже красиво!

Валька, тоже перекидывая голову с боку на бок, оценил свою работу и погладил Маньку.

Шум во дворе улегся. Все занялись своими делами и разбрелись кто куда. Манька стояла на месте и не двигалась. Вальке очень хотелось поглядеть: сможет ли она ходить, но коза не шевелилась. Он и за рога ее тянул, и сманивал водой с куском хлеба — не тут-то было! Коза стояла как вкопанная на трех ногах. Четвертую, как ценность, она держала чуть на весу, подогнув немного под себя. Вальке уже напекло голову; ему хотелось отойти и выпить молока, оставленного на столе, и съесть ломоть пахучего хлеба. Коза стояла прочно. Крепче чем на четырех ногах. Она прежде никогда так не упиралась, как сейчас.

— Может, тебе карету подать? Бестия... ах ты бессовестная,— уговаривал ее Валька. Ничего не помогало. Манька мутным взглядом поглядела на Вальку и отвернула голову: мол, чего пристал.