Юный Натуралист 1981-08, страница 46

44

вать себе пищу. Он привык получать ее в готовом виде.

Виктор Федорович не первый год выращивает дома зайчат до зрелости, а с наступлением осени выпускает их на волю. Но, к сожалению, всякий раз такие зайцы-выкормыши в первые же дни жизни в природной обстановке гибнут, как правило, от собак. Вот почему советским законодательством об охоте категорически запрещен отлов и содержание в неволе диких животных без особого на то разрешения. Ибо всякий дикий зверь, будь то лосенок, олененок, косуленок, зайчонок или какое-нибудь другое дикое животное, попав в добрые руки человека, привыкает к нему, теряет природную осторожность и, выпущенный на волю, как правило, погибает.

Что будет с этим зайчонком, я не знаю...

К. ЯСТРЕБОВ

водовоз

Работал на колхозной пасеке старый пчеловод Савелий Кузьмич. У белого березового колка стояла избушка. Ульи полукругом разбежались по лугу.

У старика сон короткий. Услышал он как-то на заре — Бантик залаял. Необычно, с визгом.

Встал Кузьмич, глянул в окно: звезды уже растаяли в небе, и хорошо все видно — низину в тумане и голубой бочажок в конце ее, а у дальнего улья шевелится вроде кто-то. Пригляделся — медвежонок. И порядочный. Смекнул: видать, с медведицей беда стряслась.

Скорей во двор. Хорошо, Бантика не было, отстал, затаился, трусишка. Еще глупый щенок, всего боигся. Нет, чу, тявкает где-то сзади, а ближе подойти остерегается.

Медвежонок, увидев перед собой Кузьмича, уставился на него круглыми испуганными глазами, ничего понять не может. Сам дымчатый, почти серый, нос и ноги черноватые.

— Ну иди ко мне! — позвал его Кузьмич как можно ласковей.

Поселил Кузьмич Мишку в запечке, на старой телячьей шкуре, приспособил бутылку, сделал резиновую соску, налил в нее молока, показал, как надо сосать. Мишка все усвоил в один прием, выпил до последней капли.

Сначала он жил взаперти. С Бантиком подружился не сразу. И тог долго не мог свыкнуться с ним — тявкал, рычал, угрожал. Но потом смирился, даже стал проявлять интерес и внимание.

Еду Кузьмич всем варил такую же, как и себе. Особенно нравилась Мишке гречневая каша из крупной душистой крупы. Как бы сыт ни был, почувствует по запаху, что она варится, начинает скулить, сердиться, пол когтями скрести: давайте скорей! Каши да молока побольше! Съест и снова скребет — еще! А спать улегся — значит, довольно, долго есть не захочет, часа два.

Так и жили весело втроем до самой поздней осени. И не заметили, как она наступила. Однажды утром вышли на улицу, а луговина вся серебряная лежит, как снегом посыпанная, аж глазам больно. И под ногами иней хрустит. Крыши у пчелиных домиков побелели, паутинки на кустах и траве заиграли радугами. А вечером березники вспыхнули всем накопленным за лето золотом. Словно осенняя заря, зажглись, запылали осинники, а темные сосновые и пихтовые чащобы сделались как будто еще моложе и зеленее.

Как-то чуть свет на пасеке послышался железный грохот трактора — он приехал с огромными санями, полозья у которых были сделаны из целых лиственниц, чтобы пчелам было спокойно ехать по грязной и неровной таежной дороге. На сани погрузили сразу весь пчелиный городок, могор опять загудел, залязгали гусеницы, и сани двинулись, заскользили по снежку все быстрее и быстрее. Мишка и Бантик сидели сзади рядом с Кузь-мичом и смотрели по сторонам.

Ехали долго то лесом, то полями. Вот стали спускаться с высокой горы, и вдали внизу показалось много домов.

Переехали по горбатому мосту через реку и выбрались наверх, на загуменья. Остановились тут у длинного строения из толстых бревен, чуть поднимавшегося над землей своей острой крышей. Это был омшаник — зимний дом для пчел.

Возле него туг же стали собираться люди. Мужики начали разгружать сани и заносить ульи в темный омшаник.

Мишка струсил, следил подозрительно за окружившими его людьми.

Ребята пытались его гладить, брать на руки, а он прятался за Кузьмича, и тот не вытерпел, увел его поскорей в зимовник.

Однако все круче заворачивала зима, и все туже Мишке приходилось. Спать стал подолгу. Под горницей Кузьмич отвел ему место, набил туда соломы. В нее Мишка и забивался. Сам отворит носом или лапой дверцу и влезет как в нору. А потом и совсем перестал вылезать наружу. Долго спал — до апреля.

Отцвели желтые ивы по перелескам, лиственницы стали одеваться в ажурный зеленый пух, на березах появились первые прозрач,-ные листья. Солнечные, красные стояли дни. Кузьмич радовался, что быстро просыхает, собирался опять ехать на заимку с пчелами и Мишку туда забрать.