Юный Натуралист 1981-10, страница 27

44

с одной ногой. Кто знает. Но мне было жаль бедную птицу. Разорвав носовой платок, перевязал поврежденную ножку и сунул пострадавшего в рюкзак.

Так совенок, или, как его прозвали, Филька, объявился в нашей квартире. Не знаю, как бы его встретила Катя, будь она в то время дома. Вероятно, враждебно. Он был противоположностью экспансивной и решительной утке. Если Катя была быстрой и даже агрессивной птицей, то Филька казался степенным, неторопливым, важным — будто обдумывал каждый свой поступок прежде, чем его совершить. Он был похож на того невозмутимого мудрого Филина, которого часто мы встречаем среди детских картинок.

Филька был к тому же необыкновенно красив, хотя на него природа затратила мало красок: белую да черную, чтобы получилась вот такая удивительная «серая масть», которой мы могли подолгу любоваться и восхищаться.

Филька в отличие от Кати был птицей без увлечений. У него не было ярко выраженных эмоциональных интересов. Днем он обычно не показывал носу. Сидел тихо и мирно дремал. Точь-в-точь как поступали веками его сородичи. Потому что Филька — птица ночная. Ему казалось неприлично болтаться без дела у всех на виду да еще днем, при солнце, когда ты никого не видишь. Его любимым местом была антресоль. Там за занавеской темно и спокойно. Туда никто не заглядывал и не мешал Фильке коротать день. Таких антресолей в квартире у меня три. Это мои «разгрузочные» площадки. Они особенно необходимы, если

хозяин рыбак или охотник. В углу смастерил я Фильке сиденье ч виде сучка, на котором он предавался своим таежным воспоминаниям да снам.

С наступлением темноты Филька покидал свое укрытие. Биологические часы напоминали ему, что пора трудиться. И он трудился. Перелетал с места на место. Летал Филька плавно и бесшумно. Взмахи его больших совершенных крыльев не производили никакого шума.

Обед его начинался поздним вечером. Мы клали перед ним кусок сырой говядины. Он жадно набрасывался на него, впивался когтями, отрывал клювом куски и молниеносно проглатывал их. Во время обеда мы разговаривали с Филькой, подбадривали словами, гладили его. И совенок не противился, не выказывал своего неудовольствия, хотя во всех других случаях откровенно протестовал, сердился. Филька, хоть и был по натуре незлобив, но гладить себя не разрешал: урчал, клевался.

Была у Фильки одна слабость: ему ужасно нравилось, когда его гладили под клювом. Слабость эта обнаружилась как-то случайно. Разговаривая с Филькой, я провел рукой по верхней части горла. Повторил это несколько раз. Он начал постепенно поднимать голову. Потом он закрыл глаза, и из его гортани неожиданно полились таинственные воркующие звуки.

Зная слабость Фильки, мы не могли удержаться от соблазна даже тогда, когда совенок ел. Стоило коснуться его горла, особенно нежной части под клювом, как он тотчас прекращал рвать мясо. Филька поднимал свою