Юный Натуралист 1982-11, страница 22

20

сывал мелкие перышки над клювом или за ушком. Совушка при этом закрывала глаза, взъерошивала перья, наклоняла голову и тихо урчала. Время от времени она подставляла под палец то одну, то другую часть головы, чтобы почесали и там. Иногда разнежившаяся Чука издавала глухой утробный звук «сплю-ю». Когда я отодвигал руку, сплюшка медленно приходила в себя и, случалось, слегка пощипывала клювом мой палец, как бы требуя новой порции ласки.

Зеркало первое время пугало Чуконю. Увидев свое изображение, она таращила глаза, пятилась назад, шипела и щелкала клювом или раздувалась как шар, приподнимая крылья над спиной и раскачиваясь на полусогнутых ногах. Последние действия следовало расценивать как прямую угрозу своему зеркальному двойнику, но и тот, в свою очередь, отвечал тем же. И сплюшке приходилось ретироваться. Впоследствии она привыкла к зеркалу и перестала обращать на него внимание.

Поначалу Чука была неравнодушна к телевизору. Прошелестев крыльями, она садилась кому-нибудь на плечо или на подлокотник кресла и завороженно, немигающим взглядом смотрела на экран. Особенно смешно совка выглядела, когда садилась на табурет под столом и смотрела на телевизор оттуда, сгорбившись и вытянув шею. Под клювом у нее в такие минуты топорщилась борода, а весь вид выражал крайнее любопытство.

С возрастом Чука охладела к голубому экрану, но теперь ее как магнитом тянуло к окну. На подоконнике она могла сидеть часами, наблюдая за происходящим в соседнем дворе. Совка поражала меня своим феноменальным зрением. Ярким солнечным днем она замечала высоко летящих птиц — крохотные темные точки в безоблачном небе. Чуконя очень боялась ворон, хотя прежде их никогда не видела. Она сразу ставила рожки, щурила глаза и, поеживаясь от страха, издавала высокий стонущий звук ♦ ооо-о». Иногда не выдерживала и срывалась с подоконника с вытаращенными от ужаса глазами.

Помню, как ее сильно напугал праздничный салют. Увидев в окно взметнувшиеся вдруг в черное небо яркие огненные «цветы», сплюшка в ужасе сорвалась с подоконника и спряталась под креслом. А вот свой первый в жизни снег, падающий за окном крупными хлопьями, она созерцала спокойно, с некоторым любопытством.

Прошла зима. Приближалось время моего отъезда в поле, на озеро Сорбулак. Я твердо решил взять Чуку с собой. Там, в степи, множество различных насекомых и мышей предостаточно — кормить совку будет нетрудно.

До Сорбулака от Алма-Аты всего семьдесят с небольшим километров асфальтированного шоссе. Всю дорогу Чуконя сидела в

клетке в кабине «уазика» и настороженно поглядывала из-под прикрытых век. Вся фигурка ее была крайне напряжена, рожки поставлены торчком — страшно, столько вокруг необычного. Но вот мы на месте. Степное озеро встретило нас птичьим разноголосьем и стрекотанием кузнечиков. В палатке Чука успокоилась и вскоре с аппетитом захрустела кузнечиками, наловить которых не составляло большого труда.

Однажды, в начале июля, я с машиной вернулся из города со свежими продуктами и привез... четырех сплюшат-пуховичков. Птенцы были буроватые, уже начали покрываться перьями и имели хорошо заметные «лица» и рожки. Забавные, они сидели рядком, вытянувшись столбиками и вытаращив на нас круглые зеленовато-желтые глаза.

С семьей этих сплюшек случилась беда. В одном из районов Алма-Аты сносили дома. В каждом дворе был небольшой фруктовый сад. Мощная землеройная техника рушила дома, выкорчевывала яблони и груши. К вершине одной из яблонь был прикреплен скворечник. Под натиском бульдозера дерево затрещало, качнулось и вдруг рухнуло на землю, выворотив из сырой почвы извилистые корни. От удара крышка скворечника отскочила и на землю вывалились четыре насмерть перепуганных, но живых и невредимых пушистых «чертенка». От страха они громоздились друг на друга, вертели головками и хлопали веками. Тут-то, проходя мимо, я их и заметил. Выход был один, взять птенцов на Сорбулак, выкормить их и осенью выпустить на свободу.

Вечерело. Жара спала. Орнитологи в ожидании ужина сидели у кухонного стола под широким навесом. Сплюшата разбрелись по столу, неловко ковыляя на еще слабых ножках, и сипло «чукали» — просили есть. Я открыл баночку с заготовленными кузнечиками и стал совать их по одному в раскрытые клювы. Давясь и вереща, они требовали еще и еще. Клетка с Чуконей висела рядом, под навесом, и моя совушка, хорошо видя эту картину, вдруг пришла в сильное волнение. Она прыгала с жердочки на жердочку, соскакивала на пол клетки и бегала из угла в угол, то и дело тычясь «мордочкой» между прутьями. Нас всех удивило ее поведение.

— Может быть, она тоже хочет кузнечика? — спросил Андрей.

Я протянул сплюшке крупную зеленую кобылку, она схватила ее, но не проглотила, а, зажав в клюве, продолжала метаться по клетке, не сводя глаз с птенцов. В свою очередь, они тоже заметили ее и с любопытством разглядывали, раскачиваясь на ножках.

«А что, если открыть дверцу клетки и посмотреть, что будет,— подумал я.— Может быть, тогда станет ясно, чего хочет Чуконя».

И хотя было страшновато, что совка улетит в быстро сгущающиеся сумерки, я открыл клетку. Чука только этого и ждала.