Юный Натуралист 1982-11, страница 23
%J Она вылетела из клетки с кузнечиком в клюве, села посреди стола, секунду озиралась по сторонам и, как-то по-особенному сгорбившись, засеменила к ближнему птенцу. Подойдя вплотную с нежным мурлыканьем, закрыв глаза, Чуконя ткнула кузнечиком в бок сплюшонка. Тот, ничего не понимая, попятился было, но Чука последовала за ним. Наконец, она ткнула кузнечика прямо в клюв птенца, и он мгновенно, перехватив насекомое, проглотил его. Затаив дыхание мы следили за дальнейшим развитием событий. Трудно было поверить глазам. Сплюшка, выкормленная человеком, никогда не видевшая себе подобных, вдруг взяла на себя родительские обязанности. В Чуконе пробудился материнский инстинкт! Чука между тем, все так же сгорбившись и не прекращая мурлыкать, подошла ко мне. Получив нового кузнечика, она йоспешила к другому пуховичку. Все повторилось... С тех пор главной моей задачей стало добыть корм, приготовить его к вечеру. Все остальное взяла на себя Чуконя. Сама она не ела до тех пор, пока просили птенцы. А те наедались до отвала и потом беззаботно спали. В августе молодые совки уже сами легко разделывались с мышью или ящерицей, не говоря о насекомых. Мы продолжали ловить и кольцевать птиц. В августе наиболее многочисленными в уловах были кулики и трясогузки. Часто попадались сказочно красивые, как тропи 21 ческие райские птицы, рубиновые длинно-клювые зимородки. Однажды утром в паутинной сети-невидимке, растянутой на шестах у самой воды, я еще издали заметил взъерошенный комок. Это оказалась взрослая сплюшка. Птица в ужасе таращила на меня оранжевые глаза, злобно шипела и щелкала клювом. Вечером я отнес ее и четырех Чукиных воспитанников в лесополосу и там выпустил. Сплюшки расселись по ветвям деревьев и замерли. У каждой на лапке тускло поблескивало легкое алюминиевое колечко с номером и словами «Сообщи — Москва ». Долго они сидели столбиками, не шевелясь, в незнакомой обстановке, но в наступивших сумерках ожили, «зачукали», стали перелетать с места на место. Когда уже не мог различать сплюшек в темноте, я ушел в лагерь, мысленно пожелав им «ни пуха ни пера» в ночной охоте. Утром, чуть свет, я вновь был в лесополосе, на том месте, где выпустил совок. Их там уже не было. А Чуконя моя, самоотверженно выкормившая осиротевших птенцов, и поныне живет со мной, зимой — в городе, а летом — в поле. Характер ее ничуть не изменился, она по-прежнему ласковая и послушная, настоящий член нашей семьи. В. ХРОКОВ, кандидат биологических наук Фото автора и Б. Нечаева |
