Юный Натуралист 1983-10, страница 31

29

А положил начало всему этому врач Мелитопольской земской больницы Андрей Васильевич Карвацкий. Кстати, читатель может удивиться: какое отношение имеет, скажем, черешня Жабуле Рамон Олива к степному лесоразведению? Речь идет о первых насаждениях в приазовской степи. В данном случае .неважно — плодовых или лесных. Человек пришел и вырастил в голой степи дерево. Человек покинул землю — после него осталось дерево, дающее не только тень, но и плоды. После него остались на земле сады.

Вдвойне благодарны за них Карвацкому степные лесоводы...

Можно представить, как трудно приходилось пионерам степного лесоразведения. Сюда, в южные окраинные степи, из центральных губерний России ссылали политически неблагонадежных людей. Можно ли принести народу пользу в этой провинциальной степной глуши? Как это сделать? Энергичные и деятельные переселенцы искали приложение своим силам, знанию, опыту. Они нашли себя в степном лесоразведении.

...В Мелитополе по улице Дзержинского возле дома № 44 растут два дуба. Их было здесь больше, но часть во время войны была срублена.

Кто посадил эти деревья? Да только ли эти!

С именем Павла Михайловича Сивицкого связаны не только дубы по улице Дзержинского. Сивицкий стоял у истоков зарождения и развития Старобердянекого лесничества.

Трудно оценить все то, что сделал Сивицкий для облесения приазовской степи. В 1894 году лесовод, руководствуясь работами Докучаева и Постышева, приступил к созданию защитных лесополос. Против засухи и сорных растений он изобрел особый вид конных экстирпаторов — 3- и 5-лемешных, которые одновременно могли выполнять роль взрыхлителей почвы. Для посадки молодняка придумывают специальный маркер-обознача-тель, который, как и другие его изобретения, вошел в «Настольную книгу по лесоводству» под названием «Изобретения П. М. Сивицкого».

— Эти дубки посажены еще при нем,— говорит старший инженер лесных культур Мелитопольского лесхоза Борис Николаевич Хвор и ков.

Дорога, стиснутая дубовыми крепышами, горбится. За дубами со стороны сортового поля выстроилась маклюра. Эти надменные деревца запакованы в глухие мундиры плотной зеленоватой коры. Мы ушли с хлипкой осенней дороги и, протиснувшись сквозь маклюровые заграждения, направились к березовой рощице, призрачно белевшей в сотне шагов. Казалось, сорвись ветер, и развеется по лесу этот белокорый мираж. Но березы растут здесь уже не один десяток лет и под защитой дубовых насаждений чувствуют себя вполне спокойно. Правда, в отличие от северных сородичей они

мельче и низкорослее, кора у них нежнее и чище.

— Что поделаешь,— разводит руками инженер, но в голосе его не слышно сожаления.— Всякой породе свое место под солнцем.

Березы посажены после войны. В это время пришел в лесничество и мой провожатый Борис Николаевич Хвориков. Перед войной отец определил его в лесотехнический институт в Воронеже. Особого рвения к учебе юноша не испытывал. В институт пошел только по настоянию отца, который профессию лесовода считал важной. А молодого человека в те годы больше привлекала поэзия. Но вот побывал раз-другой на практике, научился на глаз различать породы деревьев и понял, что зеленый лесной шум — это больше, чем поэзия. Стихи Борис Николаевич пишет до сих пор. Не для печати, конечно. Для себя, для друзей, коллег. Вечером после ужина Хвориков познакомил меня со своими произведениями. О чем его стихи? О лесной тишине, о зеленых ветрах, о пчелах в ветвях гледичии, о говорливых весенних ручьях. Есть у лесовода и стихи о войне. Разве забыть ее? Хвориков был помощником командира полка по техчасти. Особенно памятен ему Волховский фронт. Мосты, переправы, гати, блиндажи — сколько лесу на это уходило! А сколько деревьев гибло от снарядов, бомб, пожаров! Кто их, правда, считал тогда, эти расстрелянные из пушек сосны, ели, березы?

Хвориков считал. Шагал по гарям и вырубкам и считал пни — на месте каждого из них после войны придется посадить новое дерево. Когда окончилась война, отец настойчиво звал сына в Подмосковье, в Купавну, где работал на железной дороге. Но молодого лесовода не прельстил подмосковный поселок с напевным поэтическим названием. У прошедшего войну Хворикова был теперь другой взгляд на жизнь. Он уехал в южную степь, туда, где нужно было бороться за каждое выращенное дерево.

Недавно Борис Николаевич вышел на пенсию. Но недолго просидел без дела. Снова понадобились его опыт и знания в лесничестве.

Мы обогнули участок, засаженный ивой-шелюгой, и вышли к речке.

— Борис Николаевич, а что это вон там, на терраске, среди дубков белеет?

— Нравится?

Я сначала не понял вопроса, но присмотрелся: что ж, пожалуй, эти белокорые деревья в распадке на сером осеннем фоне выглядят весьма привлекательно. То, что это не березы, я не сомневался. Слишком уж громоздко выглядели деревья. Тогда что это?

— Тополь белый,— сказал Хвориков и испытующе посмотрел на меня — поверю ли?

Удовлетворившись моим доверительным ожиданием, продолжал:

— Самый обыкновенный тополь. Но вот смотри, как вписался. Как тут и рос. Очень мне этот пейзаж приглянулся. Тут неподалеку