Юный Натуралист 1984-03, страница 46

44

Сейчас, сейчас! Чичи переставила утюг на диван и вспомнила, как утром она жевала бумажку и, чтобы избежать наказания от меня, бросила эту бумажку в корзину с мусором. На бумажке было слово, которое произнес грач.

Скорее, скорее! Инструкция там! Обезьяна побежала к мусорной корзине, заглянула внутрь, но бумаг было так много, а читать она не умела. Чичи пожевала остатки инструкции и решила сравнить каждую бумажку из корзины на вкус.

Инструкция лежит в коробке! А не в мусорной корзине.

Кара включил лампу, но, увы, как он ни листал книжечку, он ничего не мог понять, ведь инструкция была написана человеческим языком. А грач всего-то знал несколько слов, из которых было ясно только одно: инструкция!

И снова все окружили утюг. Чичи расправила джемперок, а мудрая Дымка, набрав воды из тазика, попыталась сделать то, что делала я, проглаживая Чичино белье и пеленки: целым фонтаном брызг обдала утюг и джемперок. Утюг зашипел, и тотчас Дымка, Додон и Чичи бросились врассыпную.

— Кар, кар, кар! Глупые! — возмутился Кара и стал клювом передвигать утюг. Передвинет — посмотрит, и еще раз. Джемперок становился все краше, а Чичи задумчивее.

Ей так хотелось отличиться! Увы, шипящий утюг и отлично выглаженный грачом джемперок доказывали, что она не справилась с уроком труда. И все же я похвалила обезьянку, ведь, почувствовав доверие и ответственность, она впервые забыла о проказах, и, понимая это, я первый раз оставила учеников одних, спокойно покинув школу.

Урок труда — урок жизни, где воспитывается характер, и неважно: человек это или мартышка Чичи.

РОЗОВЫЙ МОРЖ

Не знаю почему, но опрокинутый навзничь глобус мне всегда напоминал глаз, вернее, зрачок. «Круглый глобус, круглый глаз»,— приговаривала я, усаживаясь за географию. И было столько в этом всеохватившем оке чудес, что у меня тут же замирало дыхание и я мысленно отправлялась в далекие путешествия. Длились они долго, а маршрут, как всегда, кончался на немигающем зрачке — Арктике. Там были поля, не простые, а ледяные, хрустальные макушки торосов, похожих порой на старинные головки сахара, а главное — моржн и белые медведи.

Все это холодное, блестящее царство мне казалось белым-белым, пока я не встретилась с Васькой Рыжим.

Он сразу опрокинул детские представления и перечеркнул всю белизну арктического пейзажа. Единственное, что роднило его с моим детством, это круглый, действительно круглый и похожий на глобус глаз. Теперь этот глаз стал постоянной точкой, куда я возвращалась после длинного путешествия из многих стран и континентов, проходивших за один рабочий день сквозь мое сознание и руки. Руки порой уставали, ведь им нужно было быть бережными, чуткими, да еще осторожными, а вот сознание тянуло к Ваське Рыжему.

Страны и континенты жили в четвероногих и пернатых, собранных под одной крышей, и, наблюдая, работая, врачуя да пестуя, я узнавала и постигала то, что было за тридевять земель от старой московской улицы. Объяснялось это просто — все, что было связано с этими путешествиями, дышало мне в ладони, искало защиты или звало в игры, напоминая мое детство, радостями которого я теперь делилась с другими, еще только начинающимся детством моих зрителей. А вот Васька — рыжий лишь при солнечном луче — мерцал из своего угла тусклым зрачком и был покрыт толстым слоем домашней пыли, которой в Арктике не бывает. Васька Рыжий, бывший морж! И табличка «Экспонат руками не трогать» говорила, что попал он к дедушке тогда, когда еще никто не знал, что появится на свет Наташа Дурова и станет как завороженная часами сидеть перед бывшим моржом!

Что уж было в этом Ваське, я и сама не знаю, только из пыльного чучела он превращался для меня в легендарного артиста, чье сердце билось в унисон с сердцем деда. И пусть его век на арене был лишь мигом, он все равно был и есть здесь, в музее, чтобы будоражить во мне любопытство, потом удивление и, наконец, дерзкое желание найти своего ластоногого артиста под стать рыжему Ваське.

Днем я репетировала на маленькой сцене с морским львом Лелем, вела спектакль или экскурсию, а под вечер, когда сумерки помогают мечтать, я оказывалась подле Васьки Рыжего, застывший глаз которого отражал смятение и восторг моей физиономии.

«Чучело и есть чучело!» — злюсь я, вороша десятки страниц о жизни бывшего моржа. О, как мне нужно его дыхание, его живой круглый глаз и гулкое моторное сердце! Но ведь есть в Москве живой морж в зоопарке, а я почему-то медлю, боюсь, что еще не готова к этой встрече, мало, очень мало знаю о живом морже. Пусть еще вечера и ночи будут отданы жадному чтению, раздумьям, тогда я смогу, наверное, отправиться на свидание...

На симпозиуме зоологов я с благоговением взяла Красную книгу. Книга большая, удивительная! Красная книга — это документ совести человека! Каждая нация перед лицом