Юный Натуралист 1986-03, страница 47

46

мол, и так, и отдал ему красавца коня — не-хай на нем за белыми бандюками гоняется. Такие вот дела, Ёнька. Ну, год прошел. Кончилась война гражданская, Советская власть прочно установилась в нашем округе. Землю нам нарезали. Мое поле неподалеку от кладбища было. Пашем как-то с соседом весной под яровые, а он мне и говорит: «Глянь, Прокоп, не твой ли конь на кладбище стоит?»

Пригляделся я — она, Зина! Вернулась откуда-то издалека, без уздечки, без седла, исхудалая, копыта пообносила. Подумать только, через год прибежала, не забыла, где хозяин захоронен! Так и осталась она в нашем хуторе. Первый наш председатель Совета ездил на ней верхом. Не раз она попадала под кулацкие пули. Потом она в линейке председателя колхоза ходила. А позже в бригаду нашу ее отдали, на тяжелые работы стали брать. Вот так дело повернулось, Ёнька.— Дед Прокоп сердито ударил палкой по земле.— И угробили, загубили добрую лошадь. Она же гордая, умная, работящая животина, не терпит обиды и несправедливости. А каждый на свой лад ее муштрует. Бунтует она.

Не думал я, что так расстроится старый Прокоп Волошин, которому было уже под восемьдесят, рассказывая о драматической судьбе коня. Он поднялся, опираясь на палку, и пошел к Зине, произнося странные, на мой взгляд, слова:

— Голубка моя. Радость ненаглядная!

Зина заржала, потянула водовозку навстречу деду Прокопу. Он остановился, выронив палку, и раскинул руки. Лошадь ткнулась мордой ему в грудь и положила голову на плечо. Дед гладил Зину, целовал, продолжая говорить нежно:

— Милая ласточка-касаточка! Что ж ты не заходишь ко мне за сладким? А раньше часто прибегала, золотая моя.

Он наконец оторвался от лошади и, пряча от меня лицо, залитое слезами, махнул:

— Езжай, езжай!

Я торопливо отъехал от него.

— Но, Зинуля! Поехали по добрую воду.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Я, наверное, стал бы ветврачом, если бы не война. В мечтах видел себя работающим на племенной конеферме. В Европе уже хозяйничали фашисты, уже наваливались на наши границы — и это сказалось на моей судьбе. В Васильево-Петровскую школу в конце мая, перед самым выпуском семиклассников, приехал^- представитель таганрогских ремесленных училищ.

— Нашей Родине нужны металлисты! — сказал он в своем выступлении.— Мы можем обучить их, сделать хорошими специалистами своего дела, но нам не хватает учеников.

Я записался «на токаря» и вскоре был выз

ван в ремесленное училище при заводе «Красный котельщик».

Очень помнится прощание с Зиной. Я принес ей целый килограмм житных пряников. С руки кормил ее. Ела она неторопливо, не жадничала и как-то пытливо смотрела на меня. А когда съела угощение, я, обняв ее за шею, проговорил:

— Прощай, Зина! Прощай, мой верный боевой друг...

Это были последние слова красного казака, ее хозяина. Не знаю, почему мне захотелось произнести их. Зина встревожилась, тоскливо заржала. У меня захватило дыхание.

И долго еще слышал ее грустное ржание, доносившееся издали.

Последний раз я увидел Зину при грозных и страшных обстоятельствах. В 1942 году, в августе, Haui край был оккупирован фашистскими войсками. Я вернулся в родной хутор. Кругом гремели бои, пылали пожары.

По тракту за хутором тянулись нескончаемые немецкие транспорты. Гитлеровцы торопились: ехали на велосипедах, автомашинах, подводах, верхом на лошадях, которых они забирали в колхозных конюшнях.

Мы с Гришей Григорашенко и Васей Белоу-совым, пробравшись за хутор, угнали в степь пасшихся под бугром лошадей и вернулись за теми, что оставались на бригадном дворе. А двор неожиданно заполонили оккупанты. Заехало туда несколько тяжелых мотоциклов с люльками, завернули велосипедисты. Мы спрятались в бурьяне у старых силосных ям.

Солдаты окружили колодец и водопойное корыто. Умывались, обливались водой. А те гитлеровцы, у которых были поломаны машины, стали ловить бродивших по двору лошадей. На Зину, стоявшую у пустых яслей, никто не обращал внимания. Уж больно была она худа и неказиста. Одному из них, высокому кадыкастому фрицу, не досталось лошади. Ругаясь с досады, он растерянно топтался у своего велосипеда со спущенными камерами. Его приятели, потешаясь, предложили ему оседлать Зину. Показывая на нее пальцами, надрываясь от смеха, они подошли ближе к ней:

— Дас ист айн шёнес пферд! /Это прекрасная лошадь!/

— Буцефаль!

— Фриц, дранг нах остен! /Фриц, на Восток!/

Зина зло косилась на них. Кадыкастый фриц снял с плешивой головы замызганную фуражку и, дурачась, подошел к ней, словно бы галантный кавалер к даме. Он что-то говорил ей.

Зина сменила ноги, подняла голову. Я знал, что произойдет через мгновение.

Вот кадыкастый, подойдя к ней сзади еще ближе, отвел руку с фуражкой в сторону, поклонился. Гитлеровцы хохотали: им очень нравилось это представление. А кадыкастый даже не успел разогнуться, как Зина, резко качнув головой вниз, взбрыкнула и ударила с такой силой, что он отлетел на несколько метров.