Юный Натуралист 1986-09, страница 29

его звонкий голос: «бомс-бэмс, бомс-бэмс» — мячиком прыгает по окрестным горам.

К полудню старик и мальчик разошлись в разные стороны. Старик — горной дорогой в аул. Мальчик — по еле заметной овечьей тропе.

Пустынней и круче вокруг становились горы. Ночь маленький горец провел в кошаре у родника. Дальше долина сужалась и становилась щелью. Из нее, как из лопнувшей водопроводной трубы, бил ледяной поток. Тропа то спускалась к самой воде, то карабкалась на утесы. Находить ее становилось все сложней и сложней. Ее выдавали исцарапанные камни, до тех пор, пока она не исчезла совсем.

В том месте в реку съехал подмытый водою прибрежный пласт. Путь перечеркивался скальным навесом.

Оставалось только рискнуть, и Расул, разувшись, спустился в воду. Ноги сразу остекленели в бешенстве снеговой струи. Стиснув зубы, мальчик, как на ходулях, обогнул выступающий мыс. Дальше сознание заволокло туманом, он шел, спотыкался, скользил на камнях и снова спускался в ледяную воду. Двигало им только упрямство. Долина оставалась холодна и пуста.

Дальше дорога упрямо полезла в гору.

Говор реки потонул за утесами. Открылось унылое плоскогорье с россыпью каменных глыб. Между ними свистел ветер, теребил мочалку прошлогодней травы, пересыпал сухой мусор и песок, серый и мертвый, как пепел.

Когда же силы были совсем на исходе, перед тем мгновеньем, когда ноги вот-вот откажутся служить, на обрыве вырос спрятанный горами аул.

Сначала, как и полагается дозорным, вышли сторожевые башни. Оранжево-алые под лучами вечерней зари, они словно и сами тлели странным холодным огнем.

И здесь, перед целью, на маленького горца навалилась усталость. Сил хватило только на то, чтобы закутаться в дедову бурку. Так он и заснул на куче валежника, не разжигая огня.

Ночью била свирепая дрожь. Мягко веяли совиные крылья, мыши с шелестом перебегали в прошлогодней траве. Мальчик просыпался и снова проваливался в сон. Казалось, что тьма воцарилась навечно, но и она постепенно светлела. Так начался самый счастливый в Расу-ловой жизни день.

Расул встал, запалил костер и согрелся чаем. Медленно — не хотелось спешить. Развалины тихо его ожидали. Наконец горец собрался и шагнул к воротам, прокладывая первый за многие годы след.

Перед входом располагалась площадь, когда-то утоптанная, теперь же покрытая пожелтевшей травой. Сорванные с петель ворота валялись как части покинутого корабля. За входом высились бесконечные груды камня, лабиринт сохранившихся стен. Перед обрывом стены торчали обломанными клыками. Направление улиц указывали глубокие колеи—дальше шли кусты ежевики и частоколы бурьяна. Странно то, что тишина не казалась мертвой, в ней будто только что отзвучали детские голоса.

Камни порогов хранили следы ушедших людей.

Вдруг Расул застыл, как ударенный током,— прямо, в упор, глядели на него немигающие глаза!

Скованный напряженным взглядом, мальчик приблизился к невысокой стене. Два огромных глаза были вырезаны на плите, вмурованной в ее плоскость. Части лица были намечены неглубокой чертой. Избегая касаться глаз, мальчик тронул