Юный Натуралист 1986-12, страница 44

43

— Мокрая лапа собаку слабит,— объяснял он.— У красногона лапа должна быть сухой, чтоб по воздуху летел. Ищи след, землячок, надо поставить их точно на чародея!

След найти можно было только на мокрой земле, на глине, и мы долго шли по дороге и всматривались в грязь.

— Лисовин не дурак по мокрой глине ходить — сапоги свои пачкать,— рассуждал Борис.— Он по мшинке идет, по мягкому листику.

Свернув с дороги, мы вышли к реке и сразу наткнулись на свежий лисий след, отпечатанный на песке.

— Запахло Утоплым Шуриком,— сказал Борис.— Он ведь здесь неподалеку утонул. Черт его понес по первому льду окуней ловить. Ну, что ты молчишь-то? Чей это след? Чародеев?

— Лапа крупная,— заметил я.— Наверно, он.

Борис отвязал собак, свистнул и закричал пронзительно:

— Ах, давай, Караюшко! Красногонушко! Давай-давай-давай!

— Иси! Иси! — закричал и я, впадая в азарт, но быстро замолчал, потому что нет ничего на свете глупее, чем слово «иси».

Постанывая, побежали собаки по берегу, в прибрежных вербах завозились, завязли. Застонала Лада, и Карай густо крякнул.

Дружно и как-то с ходу погнали красногоны вдоль берега по черным кустам. Лада плакала и ныла, а Карай лаял с достоинством, неторопливо, он не лаял, а, как говорят охотники, «отдавал голос».

Смягченные влажным воздухом голоса красногонов стелились над рекой, отдавались в елках на том берегу.

Лисовин не пошел от берега в лес. Голоса собак слышались ясно, и ясно было, что они идут вдоль реки. Дело было проще простого, и мы оба сразу поняли это.

Нам надо было перейти поле и выйти к другой речной излучине, к которой теперь уже Лисовин обязательно придет. Только ему надо было побегать по извилистым берегам, а нам — поле перейти.

Не спеша пересекли мы вспаханное поле и снова оказались у реки. Здесь, в кустах, протянувшихся вдоль берега, мы и затаились. Борис на прибрежной тропе, а я шагов на сто в сторону от реки.

Скинув телогрейку, я расстелил ее на дуплистом поваленном осокоре, положил на колени ружье, осмотрелся.

Бориса мне видно не было.

Голоса собак то приближались к нам, то отдалялись, повторяя речные изгибы. Лисовин совсем не хитрил. Он просто бежал к нам по берегу.

Я чувствовал это — как глупо бежал Лисовин, прямо по прибрежной тропе, так и катит к Борису Лахматову. А Борис — охотник

ярый, остроглазый. Он уж издали заметит Лисовина, подождет, подпустит...

Неожиданно и ошеломляюще громко ударил на берегу выстрел и сразу же за ним другой.

Звук выстрелов — сырой и свистящий — вспорол воздух. Я слышал, как хлестанула дробь по кустам, пробулькала по реке.

Я слез с осокоря, отставил ружье. Промазать Борис никак не мог, и делать теперь мне было нечего.

Я достал махорку, спички — и увидел Лисовина.

Взмахивая над пожухлыми кочками, он летел через поле, и уши его с черными кисточками стояли столбом. В них гремели еще выстрелы и свистела над головой дробь.

Потрясенный огнем, громом и свистом дроби, Лисовин мчался на меня, и я, похолодев, выронил спички, вскинул ружье — и кругленькая медная мушка уперлась в его грудь.

Я потянул спусковой крючок и в какой-то самый последний момент успел подправить стволы в воздух, выше цели.

Лисовин подпрыгнул от ужасного грома, метнулся по земле. Как огненное помело прошел сквозь кусты можжевельника.

Пот покатил с меня, я скинул шапку на землю, бросил ружье и стал собирать просыпанные спички.

Послышался треск сучьев — по кустам продирался Карай. Он скулил и крутился вокруг меня, заглядывал за спину, не понимая, что случилось. Вздыхая, снова прихватил след, пошел за Лисовином. Стороной пронеслась и Лада.

— Дошел? — крикнул издали Борис Лахматов.— Дошел, что ли?

— Оба мы с тобой дошли,— бормотал я.

Борис подошел, присел рядом на поваленное дерево.

— Ну его к черту вместе с Утоплым Шуриком,— сказал он.

— Ты чего? Промазал, что ли?

— Всю дробь в него всадил, а она отскочила, как от чугунка.

— Да уж... от чугунка. Я слышал, как ты по реке хлестанул.

— Точно говорю: как в чугунок! Видно, это и вправду чародей, но только не Утоплый Шурик. Откуда у Шурика такая огненная душа?

Борис закинул за плечо ружье и затрубил в рог.

Гортанный и хриплый голос рога низом полетел по полю, добрался до леса и пошел над деревьями, созывая собак.

— Он нам пыль в глаза пустил,— сказал Борис, отрываясь от рога.— Заворожил. Ясное дело — чародей. А Шурик, в общем-то, был неплохой мужик. Кто знает — может, и вправду у него была такая душа.

Ю. КОВАЛЬ