Юный Натуралист 1988-06, страница 43

43

РОЙ

Я косил траву на делянке, отведенной колхозом нашей семье далеко за деревней, в торфяниках. Работой увлекся настолько, что не заметил, как день, тихий и солнечный с утра, посмурнел, с пепельно-серых облаков посыпалась морось, которую в народе называют сеногноем.

Эта невесть с чего взявшаяся непогода прижала к земле пчелиный рой. Я увидел его, когда тот был от меня шагах в пятнадцати. Пчелы, то растягиваясь в широкую ленту, то сбиваясь в клубок, затеяли вихревой танец над пышными метелками конского щавеля. На моих глазах зеленая метелка стала темной и пригнулась к земле под тяжестью осевших на нее пчел. «Экое счастье привалило!» — с радостью подумал я и, вскинув на плечо литовку, бросился со всех ног в деревню.

— Ба-а! — закричал я, распахнув дверь избы.— Бабушка-а!

Бабушка Настасья цедила сквозь марлю «обеденный» удой и с перепугу чуть не выронила ведро с молоком.

— Какой рой, где? — проворчала она.

— А там, в торфяниках! Ну, где я траву-то косил. Понимаешь, только что опустился.

— И что же мы будем с ним делать?

О, что дальше делать с роем, я знал прекрасно! Сколько себя помню, вечно пропадал в колхозном саду возле пасеки, где безраздельным хозяином был наш сосед дядя Савелий. Вместе с друзьями я помогал ему, разумеется, за лакомую мзду вытаскивать по весне из омшаника ульи, охотно чистил скребком поддоны пчелиных домиков, а летом, в пору «сладкого урожая», крутил под навесом рукоять медогонки.

Мне нравилось, как дядя Савелий общается с пчелами. Когда какая-нибудь злюка впивалась ему в седую бороду, он осторожно выпутывал ее, приговаривая: «Ну что ты, что ты, дурочка? Сгинешь ведь, ежели меня ужалишь. Али не ведаешь об этом?»

Видел я, и как ловит, а ежели по-деревенски сказать, как огребает отроившихся пчел дядя Савелий. Рой мог привиться к шесту с веником на макушке, специально поставленному в центре пасеки, мог осесть в ближнем вишеннике или на кустах акации, окружающих сад плотным забором, или мог повиснуть живой сосулькой на суку яблони. А если, случалось, взмывал он к небу и находил себе место где-нибудь на вершине березы, дядя Савелий в защитной сетке, с гусиным крылышком и роевней лез и туда, рискуя упасть с высоты.

У меня в тот памятный день не было, да и не могло быть запасного улья: пчел мы никогда не водили. По той же причине не имелось ни защитной сетки, ни роевни. Но я и без этого всего нашел выход из положения: замотал голову

полотенцем, оставив щелочку для глаз, надел ватник и легким движением руки отряхнул куделю роя с метелки конского щавеля в решето, обвязанное наполовину маминым фартуком. Подождал в сторонке, пока растревоженные пчелы, уже в решете, опять соберутся в кучу и успокоятся. А вечером, едва солнце коснулось краешка земли, я высыпал их в старинный, окованный полосовой жестью сундучок, в котором до этого бабушка Настасья хранила свои сарафаны.

Ночью мне снились сладкие, в полном смысле этого слова, сны: мед в кружке, мед в чашке, мед в сотах, запечатанных белесой восковой пленкой. А горькое ожидало меня поутру, когда я нечаянно повстречался возле нашего крыльца с дядей Савелием.

— Говорят, Васька, что ты рой огреб,— сказал он.— Это правда али враки?

Я ответил с гордецой:

— Правда!

— А ну покажь?

Мы прошли через улицу наискосок, за сарай, где я вчера поставил сундучок-улей на четыре колышка, вбитых в землю. Дядя Савелий нагнулся над сундучком, легонько щелкнул по его выпуклой, в жестяных ромбах крышке, прислушался. Я тоже навострил ухо — тишина.

— Ну-кось, открой!

Я откинул крышку — мой «улей» был пуст. Только сизая муха ошалело жужжала в нем и сильно билась о стенки в поисках выхода.

— Где же он, рой-то?

— Был... вчера был,— пролепетал я в недоумении.

— Был, да тю-тю! На заре помахал тебе крылышками. Сундучок-то бабкин, поди?

— Угу.

— Тот-то и оно! Нафталином пахнет, чуешь? Навозная муха и та не хочет жить в твоем улье. А ты захотел, чтобы остались пчелки, чистюли эти.— И дядя Савелий с ухмылкой взглянул на меня из-под серых бровей.

В. МАШИН

НАЙДЕНЫШ

Свободно опустив поводья, Андрей дал возможность коню пощипать молодую траву. У Андрея ответственная работа — он помогает своему отцу Сергею Ивановичу, знатному животноводу и орденоносцу, пасти большое стадо совхозных коров.

Стадо, повинуясь воле пастухов, медленно передвигалось вдоль огромного лога. На хорошо прогреваемых солнцем склонах отцветали, оставляя пушистые стебельки-метелочки, фиолетовые и белые прострелы. Ниже — в более влажных местах торопились цвести бордовые шапки марьина корня. Высоко в бездонном