Юный Натуралист 1988-08, страница 44

ЛЕОНИД СЕМАГО

43

БЫЛИ УСМАНСКОГО БОРА

ОЛЕНЬ-ОДНОРОГ

В конце зимы, когда взрослые рогачи начинают терять свое прошлогоднее оружие, иногда попадется на глаза зверь необычной осанки. Голову держит не по-оленьи горделиво, а немного склонив ее набок, словно в крайнем удивлении. В лесной чаще за несколько мгновений нечаянной встречи не понять, что это с ним: он ведь и перед смертью не уронит головы, а будет держать ее высоко и ровно. Трудно разглядеть в переплетении ветвей, что рог-то у него один. Второй отвалился, может быть, вчера, может быть, минуту назад.

Но мой рассказ о совсем другом однороге.

Олень может всю зиму проходить голову набок, нося на ней вместе с метровым рожи-щем костяной обломок-пенек. Это ему в турнирном бою, в одну из ночей золотой осени кто-то из братьев или бывших друзей отломил или вовсе отшиб под корень другой рог, наполовину обезоружив бойца.

Ведь осенью главным неприятелем оленя-быка становится такой же олень. Не остается у них никаких добрых чувств к бывшим товарищам. Узнают, конечно, и помнят друг друга, но перестают признавать все иные отношения, кроме как помериться силами. Нет у них ни страха перед тем, кто сильнее, нет сострадания к слабому. Столько силы, удали, бесстрашия и ярости вкладывают они в каждый поединок, что, глядя на бой, можно лишь изумляться, как выдерживают силу двойного удара ветвистые рога, как не подламываются тонкие ноги.

Жестоко дерутся звери, но до серьезных увечий доходит редко. Этот олень назван благородным не только за величественно-горде-ливую осанку, но и за то, что самые жестокие бои чаще всего напоминают рыцарские состязания прошлого. И само оружие скорее турнирное, нежели боевое. Рог взрослого быка не заканчивается острием, а словно не полностью растопыренная пясть: ударить можно очень сильно, убить — случайно. И бывают у них даже комичные исходы боев, когда побежденному можно и посочувствовать, и посмеяться над ним. Из-за небольшой оплошности, из-за маленькой ямки под копытом или по иной причине удар обоих рогов может прийтись на один рог даже более сильного противника, и тот в одно мгновение станет однорогим. Или — до следующей весны, или — на всю жизнь.

Сколько бы я ни слушал громоподобную музыку осеннего оленьего рева, она всегда

вызывает одинаковое чувство восхищения первобытной звериной силой. И коль есть возможность провести ночь в сентябрьском лесу, отправляюсь в одно из самых диковатых урочищ бора, которое называю лишь для себя Оленьими буграми. Там в одну из безлунных ночей два рогача сошлись для схватки всего в тридцати шагах от того пенька, где я удобно устроился для слушанья их «концерта». И сказать по правде, жутковато стало тогда. Казалось, что бой понемногу к этому пеньку подвигается. Уже нестерпимо захотелось крикнуть, заулюлюкать, захлопать в ладоши, чтобы спугнуть зверей. Сдерживала только одна мысль, что не имею на это права: ведь не хулиганы на улице дерутся. А звуки боя внезапно оборвались и сменились быстро удалившимся глухим, тяжелым топотом. Стало быть, одному досталось крепко, если удирал с такой прытью. Что-то необычное произошло в темноте.

А когда вставало солнце, когда ворон поднялся в облет ночных ристалищ посмотреть свежей поживы, я был почти уверен, что вот-вот, заметив бездыханного неудачника, закружит черная птица над буграми, скликая своих на богатое пиршество. Но ворон молча пролетел мимо. Тогда и я без особого любопытства пошел поглядеть, по следам разобраться, кто там бился, кому досталось.

Еще держался на истоптанном песке, на порванном в клочья мху, на перемешанной с ними старой сосновой хвое острый звериный запах. А на перетоптанном копытами пятачке лежал шестиконечный рог, выломанный из черепа с -куском розоватой кости.

И очень захотелось отыскать того неудачника, который лежал или уже мертвый, или в агонии. Но не было на земле ни капель, ни брызг крови. А следы быстро потерялись на упругом моховом ковре. Пришлось бродить кругами наугад. В чистом сосняке между ровными рядами красноватых стволов было видно далеко, но нигде не бугрилась вздутым боком туша погибшего бойца. Тих был лес, ни сойка не крикнет, ни ворон не крукнет.

Вдруг услыхал шаги: мимо меня шел однорогий олень. Шел в ту сторону, где дрался, будто возвращался за своим рогом, который уже рядом с моим сапогом лежал. Идет он и голову немного направо склонил для противовеса. И видна мне розовая ранка на лбу вместо второго рога, а крови в ней запекшейся совсем немного. И стали тогда возникать в мыслях разные варианты его дальнейшей судьбы: будет ли он еще в драку лезть, угомонится ли, заболеет...

Ушел покалеченный, и не видел я его больше