Юный Натуралист 1988-10, страница 46
44 ТРУДНЫЙ ХЛЕБ ПУСТЕЛЬГИ Она появлялась возле наших палаток внезапно, как привидение. Глядишь, а пустельга уже зависла над нами. Даже порывистый ветер ей нипочем. Птица охотилась. Ее молчаливое и бесшумное «стояние на крыльях» — засада с воздуха на грызунов, ящерок и прочую поживу. Выслеживая добычу, другие пернатые охотники парят на распластанных крыльях, либо, как сорокопуты и зимородки, посиживают себе на сучках, а пустельга почему-то предпочла именно такой способ «засидки» — обременительный и трудоемкий. Действительно, легко ли подолгу зависать в воздухе так, как это умеют, кроме пустельги, немногие птицы, например, жаворонок, речная крачка, колибри? Ученые подсчитали: если бы человек смог поработать всего один час с таким же расходом энергии, с каким трудится рубиногорлая колибри, зависающая над цветком, то ему пришлось бы выделить немало пота — в противном случае температура его кожи оказалась бы выше точки кипения воды! Не знаю, как попотел бы человек в «ритме пустельги», только вряд ли он способен на это... А что же моя пустельга? Часами барахтаясь в воздухе, она не обронила ни капли пота, ведь птичий «мотор» не с водяным, а воздушным охлаждением. Методично осматривая пятачок за пятачком приозерного увала, пустельга всякий раз перемещалась вдоль северного берега озера, на котором стояли наши палатки. Этот берег и палатки, выходит, были одной из границ ее охотничьих угодий. Не могу сказать, насколько были удачливы другие участки, а те, что были в поле моего зрения, увы, пока ни разу не вознаградили пустельгу за старание. РАССКАЗ, УСЛЫШАННЫЙ У КОСТРА Случай вышел на Мангазерских озерах. Поехал я туда на открытие охоты. В ту осень к охоте подготовился капитально: сшил из палаточной ткани костюм, купил раскладную лодку, чучела, словом, все, как полагается. Приехал на озеро пораньше — за сутки до открытия охоты. Друзья, правда, отговаривали, а я не послушался. Не терпелось обновить снаряжение, и вообще какая-то сила так и толкала на озеро. На плес выплыл раньше положенного. Посижу, думаю, просто так, осмотрюсь. Ну, устроился. Чучела на тихой воде маячат, а я сижу и всякие приятные мысли насчет предстоящей охоты перебираю. И вдруг слышу, кто-то сзади булькнул. Будто ногу в воду опустил. Видно, зверь какой. С минуту прошло. Опять — буль! Вроде кто-то ходит, тихо так пробирается. Ага, вот снова — буль... буль... Как-то не по себе стало. А шаги все ближе. Ну вот прямо за спиной. И любопытно мне и боязно. Кому это взбрело подкрадываться? Обернулся я тихонько и вижу — выпь! Вытянулась, как солдатик! Клюв шилом кверху, шея, туловище — в струнку. Так выпи маскируются под камыши. Если ветер камыши колышет, так выпь тоже в такт со стеблями покачивается. Хитра! Я. может быть, и не заметил бы выпь, да она на чистинку вышла. Позади лодки небольшая прогалинка была. Покрутила выпь головой, выцелила на плавнике лягушку, и — я и глазом не моргнул — клюв спикировал на добычу. Буль! Выпь вскинула голову, раскрыла клювище. Лягушка только и успела лапками взмахнуть — с болотом, значит, попрощаться. ГЛУХАРИНЫЙ МАРАФОН Только успела оттепель оплавить и слегка осадить рыхлый снег в бору, как ночью жахнул мороз и выковал прочный, со стеклянным звоном наст, по-сибирски — чарым. Для обитателей леса чарым — событие: одним — на радость, другим — на беду. Прекращают переходы и затаиваются в чащобах копытные. По ранящему чарыму они не ходоки. Зато волки, лисы, рыси, росомахи, напротив, выходят за добычей. И я тоже не упускал возможности на самых обыкновенных лыжах наведаться в те уголки леса, куда раньше, по убродному снегу и не думал соваться. Вечерело, когда, возвращаясь из похода- по дебрям, я натолкнулся на глухариный след — в самом его начале. Место посадки тяжелой птицы на свежей пороше напоминало очертания речного рака. Вот полукружия «клешней» — здесь глухарь коснулся снега подогнутыми крылами, вот широкий мазок хвоста... Не хватало усов. Зато вместо них на головной части «рака» потянулись по лесу плотно спаренные крестики мелких глухариных шажков. По ним я и пошел, стараясь понять, куда отправился краснобровый. Ехал неторопливо. Тут важно ничего не упустить, приметить мельчайшую деталь, по которой можно многое понять, представить. Вот рядом со следом торчит из снега молоденькая сосенка. Вершинка ее откушена. Вот глухарь подзакусил плодами шиповника. А для чего истыкан снег? Это глухарь «запивал» лакомство снегом — и дальше в путь-дорогу. Но куда же он шел? Вон к тем молоденьким сосенкам? Так, но почему же он их не тронул? Значит, не голоден, значит, не для жировки опустился он на припорошенный чарым и зашагал от дерева к дереву, от одной полянки к другой. Тогда для чего же? Поразмяться |
