Юный Натуралист 1988-11, страница 33

Он даже не понял сразу, кто отворил дверь, а когда догадался, вдруг прикрыл глаза рукой, точно попала в них мелкая стружка. Стеша чмокнула его в щеки, в нос, а он все гладил рукав ее нейлоновой куртки своей крепкой, с синими жилами рукой.

В двух словах она объяснила, как провалила экзамен, и сразу же перевела разговор на привычную тему — скоро ль лето, дедушка?

Дед закивал, улыбнулся, принимая шутку.

— Скоро! Осень и зима пройдут, весна проскочит, а там и лето.

И так радовал ее старинный какой-то угловатый говор деда, слова, от которых она успела отвыкнуть.

— Ныне лето жарко было. Кумарей не было, посохли все, а мух было — чудо сколь! Грибов не было — только сейчас пошли, да и то суровежки, грузди да красноголовики — дак шляпка одна, а корень плох, как деревянный, и вкусу того нет. Ты летось и в лесу не была нисколько, да там и пусто было, ни чернички, ни землянички... На то лето оста-несся, дак оне и поднапрут.

— Да не останусь я, опять поступать буду!

— Ну что ж, дело молодое, может, выучишься на врача, инженера али зоотехника. Я не учился. Всю жизнь стучу, а богатства себе не выстукал.

— Дедушка! Я рисовать хочу, ты сам меня приучал.

Дед хмыкнул, не отрываясь от работы, вытер лоб. Уж он-то хорошо помнил, с чего все началось.

...Сосед, токарь по дереву, точивший на продажу матрешек, принес деревянное яичко-крашенку.

Шестилетняя Стеша играла яичком, а потом нарисовала на белом курином яичке такой же деревянный дом с трубой и кучерявым дымом, пышное облако и воронью стаю. И так ловко у нее все получилось, что дед ахнул, а сосед немедленно принес с десяток деревянных яиц и краски с просьбой расписать. Стеша раскрасила и эти. Потом и в привычку вошло. Расплачивался сосед сахарными петушками, ленточками, игрушечны

ми часиками и другой такой же базарной мелочью.

А Стеша и без всякой платы готова была рисовать хоть с утра до вечера. Рисунки придумывала сама или же перерисовывала их с книжек, картинок, переделывая по-своему. Цыпленок, заяц, рыбка, месяц и курица, козленок, дети в лодке, пряха с веретеном и пряжей, самолет и спутник в голубом небе. Покупателям все это нравилось, токарь был доволен, и все шло хорошо до тех пор, пока Стеша не подросла.

Она больше не ограничивалась козликами и домами. Крошечное живописное поле крашенки стесняло ее.

Однажды она упросила токаря выточить несколько деревянных тарелок и расписала их в полную силу. На одной была изображена вечерняя улица. Гармонист сидел, прочие стояли, пели, позади виднелись дома и колодцы с высокими журавлями. На другой была прогулка в лодке, третья изображала стирку белья на реке.

Тарелки сосед отнес на базар, но их почему-то не купили, хотя отдавал их чуть ли не даром.

— Ты эти глупости брось,— сказал он Стеше, возвращая тарелки.— Народ этого не понимает. Не знает, что с ними делать, то ли на стену вешать, то ли есть с них.

Стеша забрала тарелки и повесила их в своем углу.

Они-то, эти тарелки, и сработали, сделав прежнюю жизнь невозможной. Через неделю в них буквально вцепился пожилой бородатый турист, покупавший у тетки картошку и молоко.

— Послушайте, откуда это здесь? Это же миниатюра с лицевой рукописи семнадцатого века, но с современным

овемое