Юный Натуралист 1990-10, страница 40

42

ПОЕДИНОК

Я помню тот день как сейчас...

Дедушка стянул веревкой дрова в две большие вязанки, но прежде чем спуститься с горы в низину, где был наш кишлак, решил собрать пучок руты. По его утверждениям, эта трава помогает от тысячи болезней. Дому, который хотя бы раз в день окуривают дымом тлеющей руты, не страшны никакие заразные поветрия. Не знаю, как насчет тысячи недугов, но видел сам: зимой, в сырую гриппозную пору, дедушка бросал горсть растертой в порошок травы на тлеющие угли сандали *, опускал туда ноги и, согревшись, тихо подремывал. Ароматный дым струился голубоватой завесой и обволакивал все его тело. Никто в кишлаке ни разу не видел дедушку страдающим от насморка...

Рута росла на другой стороне узкой скалистой гряды, и дедушка неторопливо стал подниматься вверх. Если бы дорога была полегче, конечно, он взял бы меня с собой. А так позволил дойти лишь до раскидистой арчи, которая высилась метрах в четырехстах от собранной вязанки дров. Час назад дедушка рубил здесь сухие ветки, и обломки камней были устланы белыми завитками щепы и арчовой корой. Я отыскал среди них топор и пошел вниз. Спешить было некуда, да и ноги подкашивались от усталости, потому я уселся на плоский валун и стал осматриваться по сторонам.

Гряды скал ступенями сбегали в узкую долину, по которой струилась речка. Я с трудом различал неровные берега и зеленые квадраты посевов. Детали скрадывало облако пыли, нависшее над низиной. Лишь изредка пробивались сквозь него блики солнечных лучей, отраженные гребнями волн. От кишлака в горы извилистой нитью тянулась тропа, огибала массивные выступы скал и терялась у гребня в густом арчовнике.

* Сандали (тадж.) — приспособление с решеткой для согревания ног над углями.

Дальше удобного пути не было, и оттого дедушка оставил на склоне свободно пастись кобылу с жеребенком. На нее мы обычно нагружали собранные дрова и не спеша следовали в долину. И сейчас лошадь виднелась поодаль от меня среди арчи. Жеребенка же, как ни напрягал глаза, увидеть я не мог.

Внезапно кобыла вытянула шею, навострила уши и уставилась на груду обломков возле скалы. Я подумал, что жеребенок скрылся за нею, и тоже посмотрел туда. И впрямь над зубчатой каменной кромкой торчали острые уши. Но почему четыре, а не два? И серого цвета, а не красновато-рыжего, как у нашего жеребенка...

И тут меня осенило: это волки! Я даже подскочил на месте и хотел кричать, но волнение, смешанное с испугом, перехватило горло. Я остолбенел от ужаса.

Волки подняли головы, пристально посмотрели в мою сторону и, решив, видимо, что меня им бояться нечего, спокойно вышли из-за камней. Один из них был молодой, второй — матерый. Почему-то я подумал, что это волчица с сыном-переярком. Похоже, они давно подстерегали нас, выбирали удобный момент для нападения. И вот после ухода деда он настал.

Я торчал на каменном выступе, как изваяние, и ждал, что лошадь, оцепеневшая от смертельной опасности, придет в себя и умчится прочь. Но вышло иначе. Вздрагивая всем телом, она шарахнулась в сторону арчовника и замерла, не сводя глаз с волков. Те же вели себя дерзко и расчетливо и не торопились нападать. Но едва они приблизились к ней, кобыла прижала уши, оскалила зубы и протяжно заржала. В ее голосе прозвучал не страх, а ярость. Спустя миг кобыла бросилась к волкам, привстала на дыбы и заперебира-ла над их головами копытами, словно копьями.

Я не верил своим глазам. Сколько раз мне рассказывали, что лошадь спасается от волков сумасшедшим бегом! И дедушка мой был в детстве свидетелем волчьей погони за лошадью.

Хищник, вспоминал дедушка, вцепился