Костёр 1960-07, страница 24

Он умрет, а все остальные останутся — и Лука, и Варя, и Колька Пухов, и даже зловредный и никому не нужный козел Алуш-кина Филька...

Нет, Глеб умирать совершенно не хотел.

Он постоял еще немного и, собравшись с силами, снова пошел по карнизу — медленно, не сгибая ног в коленях, ощупывая сапогом ка-

fj

ждыи камешек и каждую впадину.

До площадки оставалось всего несколько коротких шагов. Но Глеб уже не мог идти, как прежде. В душе у него все клокотало от нетерпения и предчувствия скорой победы. Он на секунду оторвал руки от стены и прыгнул вперед.

— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

А дальше было уже совсем просто. Глеб поднялся вверх, свернул направо и очутился на большой, припорошенной снегом площадке.

—^Бросайте веревку! — крикнул он вниз.— Сейчас я вас вытащу,

Лука погрозил ему в ответ кулаком, но все-таки бросил длинную, прочную веревку. Глеб привязал ее к ножке приземистого шиповника, попробовал — выдержит ли — и опустил другой конец стоящим внизу.

Скоро все поднялись на площадку.

Будто на ладони, лежали перед ними озаренные неярким солнцем горы.

Во весь свой рост подымались над холмистой цепью Три Монаха.

Два монаха были одеты, будто старики-ни-шие, в серые, заплатанные разноцветными лоскутами подрясники и старые потертые скуфейки. Они стояли рядом хмурые, недовольные и что-то шептали друг другу.

Третий монах — высокий и стройный, как юноша, гордо смотрел на своих товарищей из-под белой снежной шапки и, казалось, говорил: «Нет, святая братик, мне с вами не по пути, у меня другая дорога».

Давно, еще в лесном поселке, слышал Глеб легенду о Трех Монахах.

Два старых и один молодой монах жили в горах. Днем эти святые бухали господу богу поклоны, а ночью, когда все утихало вокруг, пили водку и заедали курятиной, которую приносили им крестьяне.

Молодому монаху надоело бить поклоны и обмайывать людей. Встал он на заре и решил уйти к людям — пахать землю, рубить лес и вообще жить, как все. »

Но чуток старческий сон. Проснулись монахи и тотчас смекнули, в чем дело.

— Убьем! — сказал один монах.

— Убьем! — как эхо, повторил другой.

Старые разбойники не успели свершить свое

черное дело. Горы разверзлись, и почти у са

мых ног монахов забурлила, заклокотала широкая и быстрая река. С тех пор старые, угрюмые монахи стоят на одном берегу, а молодой и непокорный — на другом.

Глеб смотрел из-под ладони на Трех Монахов.

Когда-то очень давно тут и в самом деле бушевала горная река. Сейчас берега ее осыпались, меж гольцов пробивались трава и невысокие, в руку толщиной, березки.

Лучшего хместа для железной дороги не найти. Не надо ни туннелей, ни просек. Все тут давным-давно готово...

Глебу снова захотелось крикнуть «ура». Он уже было открыл рот и набрал в грудь побольше воздуха, но тут посмотрел на Георгия Лукича и передумал.

Мрачное, холодное выражение застыло на лице Вариного отца. Георгий Лукич повернулся к Луке и сказал:

— Пойдемте! Я им теперь покажу точку с запятой, я им покажу сердечный привет!

Глава пятнадцатая

Глеб страшно устал после похода. Но все-таки он не лег спать, а пошел к Варе. Надо же рассказать Варе. Что ни говори, а Варя

Друг-

Варя слушала Глеба, раскрыв рот. В больших круглых глазах ее попеременно отражались и радость, и удивление, и тот страх, который еще совсем недавно испытал Глеб, когда пробирался по горному карнизу.

Глеб рассказал Варе про поход по-военному кратко, без ненужных пустых подробностей. Глеб не умел размазывать, как другие, про пауков-музыкантов, про то, как всходит и заходит солнце, и в каких шапках были Три Монаха.

Но все равно рассказ получился яркий.

Варя ни разу не перебила Глеба. И только тогда, когда Глеб перебрался по карнизу и все уже было в порядке, Варя вдруг ни с того ни с сего вздохнула и спросила:

— Глеб, ты знаешь, кто такой Демин?

Глеб только плечами пожал.

Он думал; что будет совсем иначе.

Варя выслушает его и скажет: «Глеб, ты почему так мало рассказал? Ты расскажи больше. Я люблю, когда про такое рассказывают». - ;

И вот, пожалургста, — человек рисковал жизнью, а тут — никакого внимания... Он ей про одно, а она совсем про другое...

— Не знаю я никаких Деминых, — мрачно

20