Костёр 1960-08, страница 7

Алфред поднял сечку да как застрекочет быстро-быстро, и все по одному месту.

— Ты сечку веди, — говорит Любка.

— Не учи, сам знаю.

Алфред размахнулся опять и... тяп по своей ноге. Даже мне за кустом стало не по себе, будто я его нарочно под локоть толкнул.

Алфред сразу на землю сел. Уцепился за ногу, стучит зубами.

— Ой-ой-ой-ой... — Потом схватил тяпку да как швырнет ее в сторону.

Любка стоит неподвижно, только ресницы вздрагивают. А с Любкиных ресниц на Люб-кин нос сыплются крупные слезы. Она всегда боялась крови. Когда я весной руку об колючую проволоку рассадил, Любка ревела. Даже не подошла ко мне руку платком перевязать. У нее от крови кружится голова. Пришлось мне тогда платок зубами затягивать. Ну, думаю, кажется, пришла пора вылезать из кустов. Алфред ни Алфред, а помощь оказать нужно. Может быть, у него сильное кровотечение. И вдруг Любка опустилась на колени. Бормочет:

— Снимай сандаль, Шурик...

Алфред зубами стучит, Между пальцами бежит кровь.

Любка зажмурилась. Сняла с его ноги сандалию и носок. Залепила рану подорожником. Побежала в дом. Принесла ковшик воды, бутылочку липок и чистую холщовую тряпку.

Липки у нас в деревне в каждой избе есть. Наберут бабушки ранней весной березовых почек, настоят на водке, вот и все снадобье. Липками его называют потому, что почки по весне прилипают к рукам. Лист оттуда едва свой зеленый гребешок показал, а запаху от него полна улица.

Любка промыла водой Алфредову ногу, плеснула из бутылочки прямо на рану.

Алфред завыл — липки почище йода дерут.

— Тише, тише, это сейчас пройдет,— успокаивает его Любка, а сама бинтует ногу тряпицей.

Алфред встал, попрыгал на одной ноге. Любка ему подала сандалию. На сандалии ремешок разрублен. Я думаю, если бы не этот ремешок, не скакал бы Алфред. Ремешок ему ногу спас.

Алфред схватил сандалию, швырнул прочь.

— Что ты мне ее даешь? Куда она теперь годна? Из-за тебя такую сандалию испортил!

Любка снова подняла Алфредову сандалию. Говорит:

— Ее очень просто починить. Только ремешок зашить, — а сама чуть не плачет.

— Ну и зашивай! — крикнул Алфред.— Все равно она уже не новая будет, а зашитая.

Если бы на Любкином месте был я, я бы Алфреду этой сандалией по башке. А Любка стоит, опустила голову, как виноватая. И так мне стало обидно, что вылез я из малинника и ушел. Чтобы не идти по улице мимо проклятого Алфреда, я пролез в сад. Пошел прямо садом.

Яблоки на ветвях висят. Я к ним без внимания. Кислые еще. Прямо скажу, не смотрел я на яблоки даже. И напрасно меня дядя Николай, Любкин отец, за уши отодрал, не рвал я его яблок.

Несколько дней не встречал я ни Алфреда, ни Любку, потому что мы занялись делом.

Гурькин дядя пришел в правление колхоза и надоумил председателя взять в аренду старенький трактор «Беларусь». Специально для нас, чтобы мы без дела не шатались.

Степка умел водить трактор, Гурька умел, я тоже. Но все равно по вечерам к нам приходил Гурькин дядя и учил всему. Ребят было много, человек пятнадцать. Все хотели научиться. . , )

8