Костёр 1960-08, страница 6

— Никто над нею не издевается, — ухмыльнулся Алфред — И не футбол это вовсе, а новая игра — «Сам виноват». Пропустил мяч — полезай в крапиву. Если она возьмет, я в ворота стану. Мне в крапиву лезть придется. Все по-честному.

Алфред разбежался. Бац!

Поймала Любка мячик. Прижала к груди и показывает нам язык, словно мы виноваты,

что она крапивои ожглась.

Мы смотрим, что будет дальше.

Алфред в воротах растопырился. Любка поставила мяч, закусила косы зубами, разбежалась да как подденет мяч большим пальцем, и тут же села.

Мяч просвистел у Алфреда над головой. Заскочил в самую густую крапиву.

Степка с Гурькой заулыбались. Я тоже стою — рот до ушей.

Полезай, Алфред. Сам такую дурацкую игру придумал.

Любка посмотрела на нас исподлобья и закричала вдруг:

— Чего вам-то? Чего вы здесь стали? Уходите!

Она поднялась с земли и поскакала на одной ноге к Алфреду. Морщится, видно, очень ушибла палец при ударе. Она бы и в крапиву поскакала, нам на зло.

Алфред ее остановил. Сказал:

— Не горячись, Люба. — И пошел за мячом.

Идет, посвистывает, будто и не крапива его по ногам скребет, а, к примеру, ландыш. Взял мяч, подбросил его. Поймал там же, в крапиве.

Мы ему смотрим на ноги — ни одного волдыря. А Любка смеется. Шевелит ушибленным пальцем и смеется. •

— Ну что, выкусили? Ха-ха-ха... Уходите!

Мы ушли.

Потом мы Алфреда одного встретили у канавы. Алфред сидел, мыл ноги. Проведет носовым платком по ноге — сразу пена.

— У него они мылом намазанные, — догадался Гурька.

Степка сразу — к Алфреду. Спрашивает:

— Ты перед игрой намылил ноги?

— А как же, — смеется Алфред. — Что я, дурак* — об крапиву шпариться...

— А Любка дура?

— Известно, дура... Хотя и от нее польза есть — без дураков скучно.

Степка промолчал, потом спросил спокойно, даже с любопытством:

— Скажи, Алфред, что ты кушаешь?

— Странный вопрос. Тебе зачем знать?

Степка усмехнулся.

— Мне интересно, чем такие паразиты, как ты, питаются?

Алфред вскочил, опять поднес кулаки к подбородку, а сам мечет глазами направо, налево, — смотрит, как удобнее убежать.

— Трое на одного?.. Посмейте только.

Степка оглядел его с ног до головы, сморщился.

У меня чесались кулаки, словно не Любка, а я сам доставал мячи из крапивы. И почему я тогда не вступил с Алфредом в драку? Вы думаете, я его французского бокса испугался? Нет. Мне было стыдно—подумают, что я обиделся за девчонку.

На следующий день я их опять вместе увидел. Я просто так ходил, прогуливался. Подошел к Любкиному дому и увидел. Через дорогу от них малина росла. Кусты молодые, ягод на них еще нет, зато высокие, скрывают с головой.

Любка рубила хряпу для поросят. Хряпа — это зеленые капустные листья. Рубят их сечкой в деревянном корыте. Потом намешают туда отрубей, хлебных корок, остатки каши, зальют теплой водицей, и готова поросячья еда.

Сечка в Любкиных руках, как игла в швейной машине — не уследишь. Строчит вверх-вниз. Идет из одного края корыта к другому. Любка ловкая.

Алфред стоит рядом, наблюдает. Потом вытер руки.

— Давай я.

— Испачкаешься, — ответила Любка.— Чего уж тебе нашим делом мараться.

— Наплевать, если испачкаюсь. Я сейчас тебе покажу, как нужно рубить.

Любка протянула ему сечку.

— На, — говорит, — Шурик, руби.

Оказывается, Алфреда Шуриком зовут.

Ишь ты, думаю, Шурик. Ишь ты, думаю, какая Любка стала вежливая. Раньше Любка все лето босиком бегала, как все. Пятки черные с трещинами. Только в косах у нее всегда были яркие ленты. А сейчас на ней туфли с пуговками. Правда, ленты в волосах те же. Не придумали еще лент ярче Любкиных.

Алфред подошел к корыту, поднял одну ногу на край, чтобы оно не колыхалось. Размахнулся тяпкой. Бац! Тяпка воткнулась в деревянное дно — ни туда, ни сюда.

— Ты не так сильно, — подсказала Любка. — Давай я покажу, как надо. Ты силу не применяй.

— Это пробный удар, — проворчал Алфред.

Я стою за кустом, и досада у меня и злость.

Что он собой показать хочет? Не умеешь — спроси. Люди научат. .

7