Костёр 1962-03, страница 17

слово, то сейчас же сорвется. Но Вика и сама понимает, что не надо. И вот голос ее уже доносится с первой площадки, где кабина.

— Боря... Боря, не молчи. Почему ты молчишь?..

Голос Вики теперь ближе, и это придает Борьке храбрости. Медленно он передвигает руку вдоль перекладины. Так же медленно вытягивает ногу. Теперь он на несколько сантиметров ниже. Снова рука, снова нога...

Внизу беззаботно шумит улица. Никто не видит Борьку. Никому нет до него дела. У кабины тихонько скулит Вика. Она боится лезть выше. И слезть она теперь тоже боится. Она плачет, задрав голову, и мысленно клянется, что никогда не будет актрисой. Никогда! Лишь бы спустился Борька.

А Борька уже на верхней площадке. Стараясь не смотреть вниз, он осторожно нащупывает подошвами перекладины лестницы. На Вику сыплется снег. И вот Борька ставит ногу на нижнюю площадку. Ставит осторожно, так же, как делал это наверху.

— Ты чего... — говорит он дрожащим голосом. — Видишь... я же слез.

— Дурак, — всхлипывает Вика. — Идиот ненормальный... Я маме расскажу. Елизавете Максимовне... Всем...

Борька и Вика спускаются вниз. Борька впереди, Вика — сзади. На твердой земле все кажется проще: часы бьют негромко, дома не раскачиваются, кран — самый обыкновенный, нормальный кран.

Вика уже не плачет. Борька, хотя у него все еще дрожат руки, подбирает свои и Викины лыжи. Они выходят на улицу и идут рядом.

— А тебе страшно было?

Борька снова кивает головой. Такой уж он человек.

— Очень?

— Ага.

— И мне очень.

Они идут по улице, и Вика уже не разглядывает себя в витринах.

Оставим их на время. Пусть идут. Им еще долго идти вместе.

ПРО УРОК ТРУДА

Уроки труда у нас ведет Алексей Иванович. Он не учитель, а просто рабочий. Он давно на пенсии, потому что ему семьдесят два года. Но работает он больше всех — целый день в мастерской. На него, если посмотреть, сразу скажешь, что он не учитель, а рабочий. И даже лучше, что он не учитель. Потому что он никогда не жалуется классному руководителю ни на одного ученика. А если кто плохо себя ведет, он говорит:

— Уходи, пожалуйста. Не хочешь работать— уходи. Казнить я тебя не буду. Даже отметку поставлю — четверку. Только не мешай.

Но из нашего класса еще никто не ушел. Ребята его любят. Потому что он какой-то честный. Если у нас чего-нибудь не получается, он прямо переживает. Будет по два часа показывать и объяснять, пока не получится. А если там напильник сломал нечаянно, или заготовку испортил — ничего не скажет. А вот если кто лодырничает, он обижается, Как маленький. Честное слово, просто по лицу видно, что обижается. Как будто, он никогда лодырей не видел.

В шестом «б» он одному тоже сказал про четверку. А тот говорит: «Поставьте!» Алексей Иванович взял и поставил. А тот ушел. И Алексей Иванович никому не жаловался. На

другой день тот ученик снова пришел. Алексей Иванович ему сказал: «За отметкой пришел или работать?» А он говорит: «За отметкой». Алексей Иванович опять поставил четверку. Так Алексей Иванович наставил ему целую кучу четверок. Тот просто не знал, что делать с этими четверками. А ребята перестали с ним разговаривать. Тогда он говорит ребятам: «Исключайте меня из пионеров». А ребята говорят: «Мы тебя нарочно не исключим, чтобы тебе было стыдно галстук носить». Тогда он пошел к Алексею Ивановичу, попросил вычеркнуть четверки. Алексей Иванович сказал, что просто так он не вычеркнет, но может обменять каждую отметку на деталь. И тому ученику пришлось работать в два раза больше— за новые уроки и за старые. А ребята с ним не разговаривали, пока он не обменял последнюю четверку. Они сговорились и не замечали его, как будто он прозрачный и его не видно. А после того, как он обменял последнюю четверку, ребята встретили его у школы и стали по очереди с ним здороваться:

— Здравствуй!

— Привет!

— С добрым утром!

Он обрадовался, что с ним разговаривают, и стал пожимать всем руки. А его спрашивают:

15