Костёр 1962-03, страница 15

От пирожков идет пар. Вика ощущает запах промасленного, чуть сыроватого теста. Оно должно быть мягкое и теплое. Такие пирожки нужно откусывать половинками.

— Ешь сам, чего пристал,— говорит Вика, чуть не плача.

— Я уже съел.

Ах, вот оно что! Он уже съел! В голосе Вики снова появляются королевские интонации.

— Сколько? Три штуки, — нахально врет Борька.—

Один я

Три тебе, три мне.

— Ладно, — соглашается Вика, съем.

— Ешь все, чтобы поровну было.

Но Вике хочется еще немного пострадать.

— В крайнем случае — еще один, — строго говорит она. — Пусть тебе будет четыре, а мне два.

— Ладно, пусть четыре, —уступает Борька.

Борькин пирожок исчезает мгновенно. А Вика

ест медленно, наслаждаясь своим благородством и королевской щедростью: Борька съел четыре штуки, а она — две. Откуда ей знать, что у Борьки денег было только на три пирожка.

Жуя, они пересекли Невский. И вот уже огни остались позади. Пирожки съедены. Вику снова одолевают прежние мысли. Ей хочется поговорить о своей будущей актерской жизни, но глупый Борька ничего не понимает. Когда-нибудь он пожалеет об этом. Когда-нибудь... Но Вике нужно сейчас. Вика идет и мысленно представляет себе такой разговор.

Боря, я решила стать актрисой. Ой, Вика, правда?! Конечно.

Ой, Вика, здорово! Может быть, певицей... Ой, Вика!:.. Или лучше — в кино. Ой, Вика...

Или, может быть, в театре.

— Ой, Вика, а как же я?

— Ты? Ты будешь смотреть меня по телевизору,— холодно скажет Вика, и они разойдутся в разные стороны.

Так думала Вика. Наконец, ей надоело разговаривать с собой, и она сообщила Борьке:

— Боря, я, наверное, буду актрисой.

— Актрисой? — спросил бесхитростный Борька. — А примут?

Вика посмотрела на Борьку сузившимися глазами.

— Кого примут?

— Тебя, — пояснил Борька. — Туда ведь только со способностями принимают.

— Уходи лучше отсюда, — сказала Вика.

Борька запыхтел. Он никак не мог сообразить, почему все сегодня оборачивается против него. Что произошло с Викой? Разве он сказал что-нибудь обидное? Или, может быть, в актеры берут теперь и неспособных? Как их понять, девчонок?

Все же Борька не уходит. Он идет рядом с Викой и даже пытается с ней разговаривать.

— Вика, смотри, «Чайка» идет.

— Вика, Владимир Иванович здорово катается. Да?

— Вика...

А Вика молчит, как фонарный столб.

Молчание тяготит Борьку. Ему хочется разозлиться, а он не може^, потому что он такой человек. Они идут вдоль забора, и Боря заглядывает в дверку. С груды кирпича смотрят на него, не мигая, два желтых огня.

— Вика! Кошка!

Вика останавливается. Кошка — это не Таланов, на кошку можно взглянуть.

Желтые огни уставились на Вику.

— Киса, — ласково зовет Вика. — Кис-кис-кис...— в ее голосе столько нежности, что трудно не понять, насколько кошка милее для нее, чем Таланов. Но Борька все же не понимает.

— Хочешь, я тебе ее поймаю?

Вика пожимает плечами.

Борька взлетает на груду кирпича. Желтые огни исчезают. Борька осматривается и видит торчащий рядом рельс. Он уходит куда-то в небо. Борька задирает голову. Рельс оказывается ногой крана. Кран такой большой, что вблизи его незаметно.

На кран полезла, — говорит Борька.

— Не смешно, — отзывается Вика.

Борька думает несколько секунд, и вдруг

ему приходит в голову блестящая мысль. Он вспоминает, как они с Викой шли от самого вокзала и как Вика злилась. Как она не хотела с Борькой разговаривать. Она ломалась и вела себя отвратительно. Из всего этого почему-то получалось, что Борька должен был залезть на кран. Можно было бы, конечно, придумать что-нибудь и на земле. Но тут уж ничего не поделаешь. Некоторые, например, если на них смотрят девчонки, могут ходить по гладкой стене, как мухи. А ведь у крана есть лестница.

— Вика, я на кран полезу! — кричит Борька.

— Не смешно, —отзывается Вика.

«Не смешно? Прекрасно.» Борька ставит ногу на лестницу и быстро взбирается на площадку, где расположена кабина. Сейчас он на уровне третьего этажа. Отсюда прекрасно видно, что делается в окнах дома на другой стороне улицы. В одной комнате ужинают под голубым абажуром, во второй — под оранжевым, в

13