Костёр 1964-09, страница 21

бн разбудил бабушку й маму, и они втроем уложили Сашу в кровать. И мама, впервые за эти дни, поцеловала Сашу, и стала расспрашивать, что у него болит.

Глава десятая

Саша лежал уже несколько дней, и никак не поправлялся. У него была сильная ангина. Так нехорошо, когда сильная ангина. Не хотелось разговаривать, больно было открывать глаза, больно глотать и совсем не хотелось есть.

И вдруг он услышал чей-то громкий голос. Приоткрылась дверь и Саша увидел Петра Петровича: его лохматую голову, его лицо.

— А, Петр Петрович, — сказал Саша, и хотя у него сильно болела голова, он сразу вспомнил, что на самом дне кармана его куртки до сих пор лежит неотправленное письмо. — Что-то у меня голова кружится.

— Э, брат, ты совсем сдаешь позиции, — Петр Петрович сел около Саши и положил ему руку на лоб. — Не такая уж горячая голова.

— Я заразный, — сказал Саша.

— Ерунда, — ответил Петр Петрович.— Я этой проклятой ангиной болел сто тысяч раз.

Саше было трудно разговаривать с Петром Петровичем, и он закрыл глаза.

Петр Петрович встал, потоптался и осторожно, на цыпочках пошел к двери.. Потом остановился, повернулся к Саше и сказал:

— Но пасаран! — Громко так сказал, так громко, как давно уже никто не говорил в Сашиной комнате. — Они не пройдут.

— Кто не пройдет? — спросил Саша.

— Так говорили испанские революционеры.

— Все вы перепутали, — сказал Саша.— Во-первых, не испанские революционеры, а кубинские. А во-вторых, не «но пасаран», а «патриа о муэрте» — «родина или смерть».

Петр Петрович снова сел на Сашину кровать.

— Дело в том, — сказал Петр Петрович,— что это было двадцать восемь лет назад. Поэтому ты ничего об этом не знаешь. Ты меня слушаешь?

Саша кивнул.

— Испанские революционеры сражались не хуже кубинцев, но их было мало, а испанским фашистам помогали германские и итальянские фашисты. Я сам был в Испании в те годы, солдатом Интернациональной бригады. У нас в бригаде были немцы, французы, англичане, венгры — в общем все, кому дорога

была испанская революция, кто ненавидел фашизм. — Он умолк. Потом прибавил: — Как это хорошо, когда умеешь ненавидеть. Знаешь, люди, которые умеют ненавидеть плохое, самые замечательные люди.

— Петр Петрович... — Саша хотел из последних сил крикнуть: «А я плохой, я самый плохой человек на свете, потому что в кармане моей куртки лежит ваше письмо к Игорю». Но вместо этого он сказал: — Петр Петрович, расскажите мне еще про Испанию.

— Ладно, — согласился Петр Петрович, — слушай.

Во время одного боя меня сильно контузило, и я потерял сознание, ну и фашисты меня схватили. Привезли в деревню и бросили в подвал. В подвале уже сидело трое мужчин. Один постарше, видно, испанский крестьянин, и двое мужчин помоложе. Они сидели в трех разных углах подвала. Я сел в четвертый. Так мы и сидели, каждый в своем углу. А где-то совсем недалеко слышались разрывы гранат, уханье пушек. Наши продолжали бой. И вдруг я слышу, будто кто-то поет. Тихо так поет, еле слышно. Поднял голову, оглянулся: вижу — поет мужчина, который сидит напротив меня. Поет на французском языке. Рубашка на нем разорвана, один глаз заплыл от удара. В общем совсем вроде ему незачем петь. А он поет. И вдруг меня как ударило: он пел «Интернационал!»

— Понимаешь, — сказал Петр Петрович,— Этот человек пел «Интернационал», хотя был избит и еле двигал губами, и рядом шел бой, и надо было совсем не петь, а постараться, пользуясь наступлением наших, вырваться из подвала.

Саша открыл глаза.

— И тут я догадался, почему он пел. Он искал товарищей по борьбе. Он хотел узнать, кто сидит рядом с ним: друзья или враги. Тогда я встал перед ним и тихо пропел по-русски: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов».

Ах, как ударили по сердцу Петра Петровича эти слова, хотя прошло столько лет, и, казалось, что это давно забыто. Петр Петрович замолчал. Перед ним стояли те трое из подвала.

— Ну? — сказал Саша.

— «Камрад», — сказал мне француз. Это, значит: товарищ, друг. И показал на место рядом с собой.

Теперь нас было двое. И тогда поднял голову второй мужчина и запел «Интернационал» на немецком языке. Потом он пересел к нам. Мы сидели рядом, плечо к плечу: рус-

3*

19