Костёр 1964-09, страница 23

Вот хорошо бы уехать к папе на Камчатку, забыть про московские неприятности, не ходить в эту школу. А письмо Петра Петровича можно было оставить у бабушки, и она все бы сделала, как надо. Тогда ему стало бы так легко и свободно, и можно было бы жить в полное свое удовольствие.

Глава двенадцатая

Когда Саша первый раз вышел из дома, уже наступила поздняя осень. Во дворе были лужи, а в лужах плавали желтые листья. Первым делом он отправился в гараж. Ничего не изменилось там за его отсутствие. В гараже по-прежнему пахло бензином и маслом, и даже его знакомый шофер, как прежде, возился со своей «волгой».

— Здравствуйте, дядя! — сказал Саша.

— А, здравствуй, малый, — сказал шофер. — Как живешь?

— Я болел, — ответил Саша. — У меня была ангина.

— То-то я смотрю, ты побледнел, и лицо у тебя как-то вытянулось. Небось, ослабел?

— Ничего, — ответил Саша. — Я теперь буду есть каждый день геркулесовую кашу и поправлюсь.

Потом Саша увидел Маринку и побежал к ней.

— Какой ты худой, одни кожа и кости,— сказала Маринка.

— А мне делали уколы, — сказал Саша.

— Больно? — спросила Маринка.

— Нет, совсем не больно, — сказал Саша. — А потом я терпеливый.

— Это тебе, — Маринка протянула ему конверт.

Саша взял конверт.

— А ты открой, открой, — сказала Маринка.

Саша открыл и увидал там несколько марок.

— Десять штук, — сказала Маринка. — Это тебе от моего папы, для начала коллекции.

— Спасибо, — сказал Саша.

Мимо них проехала машина из гаража, и Саша помахал рукой шоферу. Машина подъехала к воротам. А в воротах стояла Сашина бабушка и разговаривала с какой-то женщиной, и не видела, что загородила дорогу машине.

— Эй, тетка! — грубо крикнул шофер.— Нашла где стоять, а толкану машиной, костей не соберешь.

И Саша это все услышал, это так кричали на его бабушку, на самого хорошего, доброго

человека. И кричал не кто-нибудь, а его друг-шофер, дружбой с которым он так гордился.

Саша покраснел, потом побелел и вдруг бросился со всех ног за машиной. Он подскочил к шоферу и крикнул ему в лицо:

— Если вы еще раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас, я вас... я вас ударю! — Он кричал высоким тонким голоском.

Вот сейчас что-то должно было случиться. К нему подбежала Маринка и стала рядом.

— Ух ты, — сказал шофер. — Какой рыцарь, прямо благородный рыцарь. — Он оглушительно рассмеялся.

Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему стало Стыдно. До сих пор он часто так гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на землю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имя.

А Саша стоял перед ним, как дикий зверек, решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. Он сейчас совсем не боялся и совсем не стеснйлся, это было с ним впервые. Пусть все-все люди смотрят на него, а он ничего не боится. Пусть на него смотрят случайные прохожие. И только где-то в глубине его глаз шофер увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:

— Ну, прости, малый, виноват, кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.

Он тронул машину и помахал Саше рукой.

— Ой, Саша, какой ты храбрый, — сказала Маринка. — Ты просто настоящий храбрец.

Смешная Маринка, она клевала носом, совсем как ее отец.

А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в свое дело, но потом передумала. Разве можно ругать человека за благородные поступки — нет, конечно. И бабушка это отлично знала. Так у нее было хорошо на сердце, ведь до чего дожила, Саша заступился за нее: значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек.

Это все бабушка подумала про себя, а вслух сказала самые обыкновенные слова:

— Тебе пора домой. Для первого дня вполне достаточно. — Она взяла Сашу за руку и повела домой.

А потом пришла мама и сказала:

— Тебе разрешается, во-первых, завтра идти в школу, а во-вторых, — мама замолчала,

21