Костёр 1967-10, страница 49Ночной ловОколо причала стояли два судна. "У каждого между мачтами был натянут провод, на нем висели голубые прозрачные лампы. Они были большие, как кастрюли. Борта судов были увешаны катушками с капроновыми лесками. Лески блестели на солнце. Я подошел ближе. Поверх лесок лежали разноцветные подвески с крючками. — Что это за катушки? — спросил я рыбаков. — Удочки. А наверху видите лампы— это люстры. — А-а!.. — Я ничего не понял.— Когда отходим? — Вечером. В район лова наш сейнер пришел к полуночи. Включили люстры. Яркий голубой свет вспыхнул над судном. Он упал на воду и проник в ее глубину. Рыбаки выстроились у обоих бортов. Они стояли у катушек-удочек. Начали крутить ручки. Лески с разноцветными подвесками побежали с катушек в воду. Подняли — опустили... Подняли — опустили... Острые крючки царапали спокойную воду. Крючки выходили из воды пустыми. Кальмаров не было. И вдруг на одной из лесок что-то затрещало, забилось. Облепив щупальцами подвеску, повиснув на крючках, в воздухе вертелся кальмар. Он бил по борту хвостом, брызгался. Его подтянули. Кальмар перевалился через катушку, сорвался с крючков и шлепнулся в жестяной приемный желоб. По желобу он скатился на палубу. Я наклонился над ним. — Берегитесь! — предупредил меня рыбак. Было поздно. Кальмар выпустил прямо мне в лицо черную струю жидкости. — Немедленно промойте глаза! — сказал рыбак. Глаза щипало и жгло. Я сбегал в умывальник. Вернулся. Слезящимися глазами я смотрел на то, что происходит на судне. Из глубины всплывали на свет стаи кальмаров. Животные прятались в тени под днищем судна, набрасывались на пестрые подвески, попадались на крючки и вместе с непрерывно движущимися лесками поднимались наверх. Слышался непоерывный стук хвостов, шлепание и плеск. Кальмары один за другим летели на палубу. Шел лов. — Давай, давай! — покрикивали рыбаки. Люди без отдыха крутили катушки. Если рыбак уставал, его сменял моторист или повар. — А зы что стоите? — крикнул мне капитан. — Вон катушка свободная. Я стал у катушки. Первый кальмар шлепнулся к моим ногам. — Давай! Давай! Ловила вся команда. К утру кальмарьи стаи ушли. Подвески поднимались пустые. Скользкая, залитая водой и чернильной жидкостью палуба была завалена телами кальмаров. Пойманных животных стали укладывать рядками в ящики. — Вот вам и ночной лов!—сказал капитан. — Когда ловят кальмаров, все море залито светом. Целый город качается на воде. Художника бы сюда! ОсторожноМы дошли до острова и стали на якорь. Опускался Шапулин. Его одели, включили помпу. Телеев шлепнул ладонью по медной макушке. Шапулин отпустил руки, отвалился от катера. Дробное пузырчатое облако заклубилось у борта. К телефону — на связь — поставили меня. В телефонной трубке было слышно, как шумит, врывается в шлем водолаза воздух. Шапулин скрипел резиной, что-то бормотал. Это он .ходил по дну, собирал трепангов. — Ну, как? — то и дело спрашивал я. Молчок. И верно. Что «ну, как?», когда надо работать. Шапулин набрал одну питомзу, взял вторую. Я по-прежнему стоял у телефона. Однажды мне послышалось, что юн сказал слово «УШЕЛ». — Кто ушел? — всполошился я. Шапулин не ответил. И вдруг метрах в десяти от катера вода забурлила. Пробив медным шлемом толщу воды, показался водолаз. Он всплыл. На зеленой его рубахе извивалось что-то красное, бесформенное, ногастое. — Осьминог! — завопил я. — Осьминог! На палубу выскочили Телеев, Дед, Жаботинский. Мы стали подтягивать водолаза к борту. Он стукнулся шлемом о катер. — Осторожно! Про фотоаппарат, заряженный чудесной цветной пленкой, я забыл. Он болтался у меня на шее. Как маятник. Я то бросался тащить водолаза, то хватался за осьминога. Осьминогу не хотелось на катер. Он присасывался к боту, к водолазному шлему, к лесенке. Мы отлепляли его, тащили, кричали. Наконец Шапулина вместе с осьминогом перевалили через борт. Осьминог отпустил водолаза и шлепнулся на доски. Он был испуганный, красный. Шумно всосав в себя воздух, осьминог сгорбился и стал раздуваться, расти вверх. Розовые ноги с белыми кольцами-присосками укорачивались, ручейками текли под животное. Жаботинский выкатил из трюма пустую бочку. Мы подняли и досадили в нее б* 43
|