Костёр 1967-11, страница 20
и кончилось. И царя хлопнули со всем семейством... — Где его хлопнули? — В Свердловске, тогда этот город назывался Екатеринбургом. Все семейство! — сказал дядя. — Всю эту гниль, под корень. Между прочим, у них в роду была гемофилия. — А что такое гемофилия? — Страшная вещь, — сказал дядя. — Болезнь вырождения: кровь у цесаревича не свертывалась. Как только где поцарапается — чуть-чуть, я уж не говорю о глубокой ране,— так кровь у него и течет без конца, не останавливается. Не жилец он был на этом свете все равно... — А у меня свертывается сразу! — крикнул я. — Я вчера крючком палец поранил, глубоко, у меня одна только капелька вышла, и все. Сразу кровь остановилась. Значит, я очень здоровый? — Конечно, ты здоровый, — сказал дядя.— Ты здоров как бык! — А все-таки мне жаль этого цесаревича!— сказал я. — Все-таки мальчик... жаль! — сказал дядя. — Но иначе нельзя было... Каждый из них мог стать знаменем контрреволюции. Да, — сказал я. — А еще мне непонятно: как они могли Камчатку продать или Сибирь, например? Это же не вещь какая-нибудь. Не дом даже. Дураки какие-то! — Дураки, да не совсем, — сказал дядя.— Продали же Аляску. — Как продали Аляску? Она разве наша была? ли и эту вот речку Ниву — не сидеть бы мне Конечно, — Аляска была наша, ее продало царское правительство Америке... Мне даже страшно стало: а если бы они продали все, кроме своего дворца, — и Кав- крикнул дя- сеичас с дядей тут у костра. — Хорошо, что была Революция, — сказал я. — А то бы они все продали, и я бы не мог ловить здесь форель. — Еще бы! — сказал дядя. — Конечно, прекрасно! Прекрасно, что была Революция! Ты что думаешь — большевики Революцию из пальца высосали, что ли? — Как из пальца? — А так: решили вдруг сделать Революцию просто так, да? — Да нет... — В том-то и дело, что нет! — дя. — Идея Революции носилась в воздухе, и надо было эту идею подхватить и осуществить. И большевики это сделали. Потому что Россия наша докатилась до полного позора. До полнейшего! Лучшие умы в тюрьмах, народ в рабстве, на землях хозяйничают иностранцы, а в верхах полный маразм! — Какой маразм? — Вырождение! — крикнул дядя. — Гемофилия? — Хуже! Тупость, глупость, взяточничество, религиозное мракобесие и юродство. Чего они только не делали! — А что они делали? — Говорить много, а слушать нечего,— вставил Порфирий. — Ты слышал сейчас стихи, сказал дя дя. Там описаны министры царя: Шут, Палач, Разбойник, Мот, Графоман и Обормот. Так? Ты думаешь, это все для красного словца, что ли, сказано? Для рифмы? — Ничего я не думаю... — Напрасно не думаешь! Надо думать! Ибо так все оно и было! Один, например, «Министр-лирик» был — так его при дворе прозва- каз, и Сибирь, и Север, продали все наши зем- ли. Сидит весь день в полутемной комнате ВСПОМИНАЯ ГОДОВЩИНЫ Аркадий Райкин, народный артист РСФСР Как артисты встречают праздники? Очень обыкновенно. Все хотят в праздники веселиться, отдыхать: идут в театры, на концерты. Значит, артисты работают. И все праздничные дни для них просто трудовые. Но вот один день — 7 ноября 1942 года — я запомнил. Наш театр — человек пятнадцать — приехал на Брянский фронт. Недалеко от города Ефремова стояли кавалеристы полковника Манагарова. Для них мы и выступали. Номера показывали веселые, смешные. Мы старались подбодрить усталых бойцов — ведь через несколько часов им в бой. После концерта собрались в одном из домов. Помню, окна плотно занавешены — чтоб враги не видели света, не знали, где мы находимся. Вполголоса пели песни, негромко разговаривали. А где-то близко, было слышно, рвались снаряды. Красивый храбрый полковник Манагаров поднялся, взял в руки солдатскую жестяную кружку: ' — За победу, товарищи! 18 |
