Костёр 1968-07, страница 43

Когда он добежал до лачуги Манолито,

V

сердце у него колотилось, точно возле самого горла.

— Маноло! — позвал он дрожащим голосом. — Выйди, Маноло, у меня к тебе дело!

Маноло вышел полуголый и заспанный. В дверях показались головы его младшей сестры и еще двух ребят поменьше.

— Где твоя мать? — спросил Дионисьо.

Манолито пожал плечами и бросил, презрительно скривив губы:

— В больнице, где же еще!

Дионисьо почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо:

— Слушай, Манолито... я хотел тебе сказать... знаешь: это мое, но если ты хочешь... я тебе одолжу, и, когда ты сможешь, мне ведь не к спеху... можешь даже вообще не отдавать...

Он протянул бумажку в двадцать дуро. Маноло стоял молча, приоткрыв рот, не сводя глаз с денег. Он медленно вытянул худую грязную руку. Дионисьо положил деньги ему на ладонь и бросился бежать.

Когда он вбегал в лавку, у него кололо в груди. Эзекиэль дал ему подзатыльник:

— Где тебя носит, бродяга? Ну-ка подметай, живо.

Все утро Дионисьо двигался, точно во сне. Каждый раз, когда раздавалось звяканье колокольчика над дверью, ноги у него подкашивались.

Манолито все не шел. Только после полудня его темная фигурка, освещенная сзади яркими лучами солнца, появилась в сумрачных сенях. Сердце Дионисьо упало, и он только подумал: «Какие тонкие ноги у Манолито». Нет, Манолито не был похож на предводителя банды. Он был словно птица, черная птица, одинокая и печальная.

Эзекиэль подозрительно поглядел на него. Манолито своим чистым уверенным голосом попросил отпустить ему рису, сахару, оливкового масла, свечей... Как обычно, Эзекиэль оборвал его:

— Скажи-ка, а деньги у тебя есть?

И при слове «деньги» для ясности потер большой палец об указательный. Манолито спокойно подтвердил:

— Да, есть. Так вы добавьте еще...

В ушах Дионисьо что-то звенело, и дальше слушать он не мог. Странная теплая волна перехватила ему горло. Ему необходимо было спрятаться, чтобы Манолито не видел его. Колени у него дрожали, и он сел прямо там, за прилавком, на пустую коробку из-под бутылок с кока-колой. Теперь он видел только Эзекиэля, который все еще с недоверчивым видом выкладывал продукты на прилавок.

Манолито протянул двадцать дуро. Дионисьо видел руки Эзекиэля, красные, с поломанными ногтями. Одной рукой Эзекиэль взял деньги, его бумажку в 'двадцать дуро, пощупал ее, поднял и посмотрел на свет.

— А ну, вон отсюда, мошенник! — пронзительно закричал он.— Убирайся, пока цел!

Дионисьо перевел дыхание. Тоненькие лучики солнца просачивались сквозь щели в пирамидах товаров. Толстая черная крыса пробежала за горкой мыла.

— Убирайся, слышишь! Думаешь, меня

можно провести! Так я и знал! Так и чувствовал с самого начала! Суешь мне фальшивые деньги, фальшивые, как твоя душонка...

Эзекиэль многое еще наговорил. Дионисьо хотел встать,

посмотреть через прилавок, но в лавке пахло чем-то едким — верно, перцем, мылом, специями, — от чего, как от дыма, туманилась голова, щипало в глазах, свербило в горле. Ноги у него опять сделались точно ватные.

Потом раздался звон колокольчика. Манолито наконец ушел.

Перевела с испанского В. Спасская