Костёр 1969-06, страница 16

. — Переведут нас в буксировщики, не иначе, — вздыхал Квасов. — Кто-то будет бить китов, а мы — знай таскай на базу чужое добро.

До сих пор утрату гарпунера каждый переживал в себе. Теперь все загалдели, перебивая друг друга:

— За кашалотом погнались и гарпунера проворонили!

В дверях надстройки появился штурман Цветков.

— Кончай базарить, — громко сказал он.— Дурандина вызывают на китобазу к капитан-директору.

Стучала сорокатонная лебедка, поднимая по слипу, наклонно спускающемуся к воде, туши китов на разделочные площадки. Пулеметными очередями трещали сдираемые с туш пласты сала. Визжали механические пилы. Звенели о сталь оселки: раздельщики в клеенчатых костюмах и зюйдвестках точили кривые, как хоккейные клюшки, фленшерные ножи.

В широком коридоре, устланном металлическими решетками, чтобы предохранить палубу от острых шипов, привинченных к подошвам раздельщиков, вахтенный подвел Алексея к трапу, покрытому красной ковровой дорожкой.

— Наверх, до конца, — махнул он рукой.— Увидите на двери табличку «Посторонним вход воспрещен» — не пугайтесь. Прямо заходите.

Чем выше по трапу поднимался Алексей, тем неспокойней становилось у него на сердце.

Зачем он понадобился капитан-директору? Чтобы похвалить, начальство обычно к себе не вызывает. Да и за что его хвалить?.. Тогда — в чем провинился? Алексей перебирал в голове события последних дней. А может, для расследования несчастного случая с Грибовым? Чего там расследовать! И так все ясно.

Наконец, Дурандин очутился перед темной полированной дверью. Постучал и вошел.

Просторная каюта была уставлена множеством радиоаппаратов. За столом, возле приемника, сидел капитан-дублер Татарников и что-то сосредоточенно записывал в толстый журнал. Рядом с Татарниковым — капитан-директор Головин, его Дурандин не сразу узнал. Раньше видел Головина только издалека, — в президиумах торжественных собраний, которые устраивались в городском театре после возвращения флотилии. Сейчас, разглядывая усталое лицо Головина, изрезанное глубокими складками, Алексей невольно по

думал: «Несладко, наверно, приходится старику, за все он в ответе».

Капитан-директор жестом указал Дуран-дину на широкий кожаный диван. Стоявший за спиной Головина секретарь парткома Тру-бов внимательно посмотрел на помощника гарпунера и кивком головы поздоровался с ним.

Алексей сел. По тому особому вниманию, с каким капитан-директор, дублер и секретарь парткома слушали вылетавшие из репродуктора слова, он понял, что шла «большая картинка». Капитаны китобойцев по очереди сообщали, где находится их судно, как идет охота. Такие короткие совещания проводились каждый час. Они позволяли руководителям промысла все время быть в курсе дел.

Дурандин узнал торопливую речь капитана «Привлекательного».

— По мартышке до мамы кол на колесе,— сыпал капитан, — на чистое мороженое. Два Федора на флаге, гоним собаку на трех ногах.

— Ясно, — наклонился к микрофону Татарников,— молодцы. Слушаем следующего...

Постороннему показалось бы крайне странным, что серьезные люди слушают какую-то галиматью. Но Алексей знал, что этот тарабарский язык в свое время служил защитой нашей «Славе», когда-то единственной советской китобойной флотилии, от иностранных китобоев, следивших за каждым ее шагом. Этот жаргон давно уже утратил свое значение, но так и остался в речи промысловиков.

Дурандин отлично понял слова капитана: «Китобоец находится в десяти милях к северу от китобазы. Расстояние определено по радиолокатору. За час убиты два финвала, в их туши, чтобы не потерялись, воткнуты бамбуковые шесты с флагами и радиобуями. Сейчас китобоец на трех двигателях преследует сейвала».

Головин повернулся к Алексею.

— Алексей Павлович...

Дурандин встал.

— Сидите, сидите. — остановил его капитан-директор. — Мы вызвали вас вот зачем...— Он сделал паузу. — Есть решение промыслового совета назначить вас гарпунером на «Привередливый».

— Капитан отозвался о вас весьма положительно, — вставил Трубов-

— И знаете, кто особенно настаивал на этом? Федор Савельевич Грибов, — подчеркнул Татарников.

— Думаю, с вашей стороны возражений не будет, — улыбнулся Головин. — Приказ уже готов. Остается только пожелать ни пуха ни пера.

12