Костёр 1969-06, страница 35

— Э, шутите! — махнул рукой Миня. — Правда же, Зося, тетя Надя шутит?

Зося посмотрела на отца, на мать, и только после того кивнула головой: правда, мол. А тетя Надя рассказала, как это было. Сестричка тети Нади, Леля, оказывается, коварно обманула ее: она только сделала вид, что лизнула самовар, а тетя Надя, поверив, в самом деле дотронулась языком до горячего самовара. Ну и была наказана за свою глупость и доверчивость: язык распух и очень болел. Мине трудно было поверить, что тетя Надя могла сделать такое. Это она, конечно, шутит, чтоб насмешить. А то перед разлукой всем грустно. Даже разговор не клеится: скажет кто-нибудь слово или два, и снова все молчат, думая, наверно, о своем.

Но вот Владимир Ильич затянул песню:

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами, Грозите свирепо тюрьмой, кандалами!

Все дружно подхватили:

Мы сильные духом, хоть телом попраны — Позорj позор, позор вам, тираны!

Миня тоже пел:

Позору позор, позор вам, тираны!

Зося испуганно косилась на него: такой вольности она не могла себе позволить. Из детей Проминских пел только Леопольд. Он уже был совсем взрослым. Миня не раз слышал, как он даже с учителем спорил. Смеялся, что учитель играет с попом в карты.

Долго пели. После песен разговор взрослых оживился, детей отпустили на улицу поиграть, и Миня тоже побежал с ними. Домой вернулся, когда уже совсем стемнело. Мать набросилась с попреками:

— Ну, где ты пропадал?

— Ходил с политиком Проминским прощаться.

— А разве он уезжает? — удивилась мать.

— Да. Завтра.

— Ну и слава богу, — вздохнула мама.— Он, как и мы, человек простой и бедный. К тому же поляк.

— Ну и что ж, что поляк?

— А то, что полякам живется еще хуже, чем русским. Их все начальники не любят за то, что они постоянно бунтуют, не хотят жить под властью русского царя...

На следующий день Миня с Владимиром Ильичом, тетей Надей, бабушкой Елизаветой пошел провожать Проминских. Пришел Оскар. Прибежала и Паша. Да и вообще народу собралось много: ведь не каждый день из села уезжают политики, так что было на что посмотреть. Сосипатыч, Оскар и Владимир Ильич помогали Проминскому укладывать вещи на телегу.

Когда все уселись на телеге, бабушка Зы-ряниха ахнула:

— Господи! За детьми и вещей не видно!..

Вот уже Проминский и пани Тэкла со всеми

распрощались. А Владимир Ильич обнял Яна Лукича, сказал:

— Счастливой дороги вам, дорогой товарищ!

— Дзенькую, спасибо, — взволнованно ответил Проминский. — И всем вам желаю скорее выехать отсюда!

Воз тронулся. Захрустел под колесами лед на замерзших лужах. Зося, махая Мине рукой, кричала:

— Миня, до свиданья!..

Вместе с мальчишками Миня бежал за телегой до самой церкви. И только когда выехали на Минусинский тракт и возчик, стегнув коней, поехал так быстро, что невозможно было его догнать, все отстали. Миня долго еще стоял на тракте и смотрел, как Зося махала рукой.

МОЖНО ЕХАТЬ В РОССИЮ!

После Нового года, в дни, когда приходила почта, Владимир Ильич по нескольку раз в день наведывался в волость. И все возвращался ни с чем: бумаги о его возвращении из ссылки не поступали. Настала середина января, дни стояли морозные. Владимир Ильич, возвратясь, сказал:

— Наверно, прибавили сроку, канальи!

— А может, еще обойдется? — не очень уверенно сказала тетя Надя. — Если б прибавили сроку, то уже, наверно, известили бы...

Владимир Ильич и тетя Надя пошли в свою комнату и о чем-то взволнованно говорили там. А бабушку Елизавету, казалось, и не волнует то, что бумаги не прибывают. Если ее что и беспокоило, так только одно: как она поедет в такую холодину триста верст по льду Енисея. Она вот из избы почти не выходит — и то простужается, все кашляет.

— Ой, Надя, боюсь, живой вы меня не довезете,— сказала она тете Наде, когда Владимира Ильича не было дома. — Я иногда

31