Костёр 1969-07, страница 39

•— Вот же чудак! Там же интересней!

— Мне интересней здесь, — еще глуше ответил Сережка. — Прошу не беспокоить.

Такой официальный тон смутил Изю Кац-нельсона. Он даже подумал, что Сережка обиделся на него. Утром циркач Сережка делал стойку. Изя опрометчиво заявил, что может простоять дольше. Это было не совсем точно.

Теперь Изя чувствовал угрызения совести. Ему не хотелось терять друга из-за какой-то стойки.

— Может, денег нет, так я из копилки вытащу, — великодушно предложил Изя.

По лицу Сережки пробежала быстрая тень.

Но все же он подавил мирской соблазн.

— Не могу, — сказал он. — Я буду сидеть тут...

Слух о том, что Сережка с самого обеда сидит на стуле, как прикованный, всколыхнул весь двор.

Двери Сережкиной квартиры не закрывались. Пришел даже Вовка-директор, с которым Покусаев не особенно дружил.

Вовка-директор был рослый толстый парень. По своим физическим данным он мог выступать за сборную города по тяжелой атлетике. Но интеллект у него был понижен. Говорили, что у него не хватает мозгов. Вовка по два года сидел в каждом классе и в этом году, наконец, перешел в третий. С переэкзаменовкой по русскому.

Вовка ввалился в комнату без стука. Он убедился, что Сережка в самом деле сидит на стуле, как прикованный, и начал хихикать. Ты чего тут сидишь? Может, ты дурак, да?

У Сережки все заклокотало внутри. Но он сдержался. Во-первых, настоящие аскеты и отшельники не обращают внимания на глупые шутки, а во-вторых, у Вовки-директора кулаки были, как гири, и он бил наповал.

Вскоре визиты закончились. Отшельника и аскета покинули в трудную для него минуту жизни все. Даже Галя Гузеева, в которую Сережка был безумно влюблен с первого класса.

Но настоящая дружба, как это известно, проверяется в беде. К Сережке снова пришел его лучший друг Изя Кацнельсон.

Сережка принял друга и покаялся ему во всем. И правильно сделал. Изя был дошлый парень и сразу нашел выход из тупика.

— Чудак ты! — заявил Изя. — Сами тапочки сделаем. Это мне'раз плюнуть.

Это было не просто дружеское утешение. Отец Изи работал в сапожной мастерской. Изя видел, как он тачает ботинки и вколачивает в подметку острые тонкие гвозди. Изе это дело понравилось. Он тоже мечтал стать сапожником или скрипачом в кинотеатре «Спартак», как его старший брат.

— Чудак ты, — еще раз повторил Изя, это мне раз плюнуть!

Через полчаса Изя снова был у Сережки. Он принес моток толстых ниток, иглу с большим ушком, ножницы и кусок мятого брезента.

Брезент был всех цветов. Трудно определить, какой колер преобладал. Будто поливали его с неизвестной целью йодом, зеленкой, чернилами, мяли в саже и пепле.

— На орангутанга шить будешь, да?—• спросил Сережка.

— Чудак! — сверкнул очками Изя. — Замажем кремом, за первый сорт сойдет!

Закройщики приступили к делу. Изя был главным исполнителем, а Сережка Покусаев критиком и консультантом.

Все шло как по маслу. Даже немножко лучше.

Сережка наступил ногой на орангутангский брезент, а главный исполнитель обвел вокруг ступни химическим карандашом жирную категорическую черту.

Чавкнули, как древняя гильотина, ножницы, и две отличных подошвы тридцать восьмого размера были налицо.

— Ты делай по моде, — предупредил консультант. — Узконосые.

Изя заверил, что все будет в порядке и тапочки получатся первый сорт. Нет, он положительно нравился Сережке, этот Изя Кацнельсон!

— Теперь выкроим заготовки, — сказал

5*

35