Костёр 1969-07, страница 44

Директор погасил от волненья папиросу, которую только что закурил, и кивнул машинистке. Она сидела за низеньким столиком и печатала что-то одним пальцем. Возможно, новое объявление о подсобнике.

— Катя, запишите у товарища адрес дяди.

Катя стерла резинкой какую-то букву, передвинула каретку и позвала Сережку к себе.

— Как его фамилия, твоего дяди?

Сережка побил по вранью рекорд. Но тут

он спасовал и с перепугу дал полные координаты.

— Его зовут Вовка-директор, — сказал Сережка. — Комиссаржевская, четыре. Возле двадцать восьмой школы.

Машинистка что-то записала на клочке бумаги и вдруг удивленно подняла бровь.

— Он разве директор?

— Да нет... Это я просто так... Это его так дразнят. У него фамилия Савельев...

— Отчество как?

Сережка не знал отчества Вовки Савельева. Во дворе Вовку звали ^директором. А иногда — дубиной. В зависимости от обстоятельств.

— Откуда я знаю, — сказал Сережка. — У меня целых восемь дядей. Этот только сегодня приехал. Я его еще не изучил...

Сережка принялся перечислять, какие у него дяди, где работают и даже их точные адреса.

В конторе остальными дядями не заинтересовались. И зря. Среди них были замечательные люди — слесари, инженеры и даже один космонавт. Правда, он еще не летал в космос, но, наверное, скоро полетит. Вчера он прислал письмо. Если Сережке не верят, он может принести конверт. Ему это ничего не стоит.

Директор принялся благодарить. Он даже хотел покормить Сережку бесплатным обедом, но Сережка отказался. Дядя привез из Сибири байкальского омуля. Сейчас все будут обедать. Ему не хочется портить аппетит.

Подсобный рабочий шел из столовой номер три как побитый. Он проклинал себя за малодушие и за то, что продал вместе с потрохами Вовку-директора. Правда, Вовка был плохой друг и грубиян. Но это уже был совсем другой вопрос...

СЕРЕЖКА II ПЕТР ПЕРВЫЙ

Вечером в Сережкиной квартире была порка. Но опустим подробности и детали. Так хочет Сережка и автор этой грустной и немного смешной повести.

Скажем только одно. В этот вечер было неприятно и Сережке и его отцу. Он угрюмо ходил по соседней комнате и молчал.

Отец у него был молчун. И дома и на работе. Станет к станку и вкалывает...

На заводе возле проходной висел портрет отца. Он был там похож. Только шрам от пули художник убрал со щеки. Наверно, хотел, чтобы был красивым.

Лично Сережка был против этого. Он любил отца таким, как он есть, и его темные сумрачные глаза, и покатые, опущенные плечи, и эту памятную военную отметину.

В старой маминой сумке, которая лежала в шкафу, под горой свежего белья, хранились ордена и медали отца. Одни он получил на фронте, а другие уже после войны, на заводе.

Ордена и медали отец никогда не носил. Стеснялся. Только один раз Сережка увидел его при «полном параде».

Это было в День Победы. Сережка играл во дворе и вдруг увидел в дверях отца. Он шел с матерью в театр.

На груди отца сверкало золото и серебро. Даже глаза слепило.

Отец шел рядом с матерью и почему-то смотрел в сторону — неизвестно куда. Он даже не заметил Сережку.

Зато все во дворе заметили отца. Стояли и не дышали. Сережка тоже.

А почему не гордиться, если у него такой отец!

С тех пор картина эта не выходила у Сережки из головы.

Закроет глаза и видит: идет отец. На груди сиянье. А вокруг только вздохи: «Вот это да!»

Как-то Сережка остался дома один. Он запер дверь на два ключа, достал из шкафа ордена и развесил по всей куртке.

Чужое великолепие это ослепило Сережку. Он важно ходил по комнате, надув щеки, вытягивал руку вперед. Но слава взаперти — это не слава. Сережка подошел к окну, выпятил грудь. Снизу его кто-то заметил, замахал рукой.

Сережка с перепугу рухнул на пол и сидел полчаса. К счастью, все обошлось и в квартиру никто не вошел. С тех пор Сережка не касался орденов. Видно, понял, что слава отца не передается по наследству, как цвет глаз или горбинка на носу.

Что заслужил сам, то и получай. Хоть горушку, хоть песчинку, хоть обыкновенный, сложенный из трех пальцев кукиш. Так гово

40