Костёр 1969-08, страница 47

в конце концов, был виноват? Подумаешь, перелез через забор и наткнулся на двух сыщиков. Чепуха какая!

Однако, как видно, офицер был иного мнения.

— Ваша вина доказана, — сказал он спокойно, раскатывая между пальцами толстый карандаш, — отпираться бессмысленно!

— А мне нечего скрывать!—промолвил я тихо. «Черт знает этих сыщиков, вдруг им действительно все известно? Ну, нет! Ничего ему не скажу! Буду молчать»,— твердо решил я про себя.

Лицо красивого офицера стало совершенно непроницаемым. Некоторое время он сидел молча и вертел между пальцами карандаш, затем поставил его на стол, словно свечку, и стал рассматривать. Вдруг ловким движением схватил карандаш и наклонился ко мне через стол.

— Выпороть тебя надо, щенок, — неожиданно прохрипел он, медленно поднимаясь на локтях. — Видно родители тебя в свое время не били. Ну, ничего, мы это можем исправить!

Он с грохотом отодвинул стул, встал и подошел ко мне с побагровевшим от ярости лицом. Прежнего красавца как не бывало. Он погрозил кулаком.

— Ну-ка, рассказывай, зачем ходил в этот дом. Только не ври, а то получишь!

Я медленно встал и сказал:

— Попробуй, тронь! Получишь сдачи.

Не успел я опомниться, как лежал ничком на полу. В подбородке резкая боль, в ушах шумит. В конце концов я снова пришел в себя, поднялся и стал озираться, чем бы стукнуть. Ага! Я вскочил на ноги и, схватив стул, на котором только что сидел, так саданул им офицера, что он отлетел на добрых три

метра.

— Ах, вот ты как! Стулом...

— Да, стулом!—ответил я спокойно, поднял стул и сел на него верхом. — Еще полезешь — еще получишь!

Теперь красивый офицер совсем взбесился. Он свирепо прорычал:

— Я выколочу из тебя спесь. Изобью до смерти! Красная сволочь!

Он схватил со стола мраморное пресс-папье и снова стал приближаться ко мне.

Тут вдруг открылась дверь, и он опустил руку.

В комнату вкатился толстенький кругленький человечек на коротких ногах, в жандармском мундире.

— Ну-ну! Что тут делается? Разве так можно!

— Этот щенок ударил меня стулом!—отдуваясь, красавец бросил пресс-папье на стол.

— Он первый начал... — вставил я, поглаживая свою разбитую челюсть. Взял стул и поставил его на прежнее место.

— Ну и ну!—Толстый жандарм подошел поближе, посмотрел сначала на офицера, потом на меня.

— А в чем, собственно, дело? — спросил он наконец. — Присаживайтесь, так сказать, молодой человек.

Я сел. Себе он тоже принес стул, уселся напротив меня и бесцеремонно начал меня разглядывать. Я тоже стал смотреть на него. Это был совсем плешивый человек, с маленькими поросячьими глазами, вздернутым носом и надутыми губами. Настоящий коротышка.

Офицер по-прежнему стоял. Коротышка вдруг зачмокал губами и обратился к офицеру.

— Скрывает, так сказать?.. Не сознается?

— Не сознается, дьявол!

— Вот как! Ну, ничего, ничего!

Он дружески положил свою руку на мое колено.

— Не стоит упрямиться, молодой человек... Нам все

известно... Видишь, тебя мы тоже поймали... Совсем, так сказать, не случайно! Один из ваших людей все уже рассказал. Так что скрывать нечего... Можешь только навредить себе... Расскажи все как было, и мы, так сказать, отпустим тебя сразу домой...

Я молчал. Мой противник повторил снова:

— Мы все уже знаем... Ваш человек, так сказать, во всем сознался.

Я продолжал молчать. А в голове лихорадочно сверлила мысль: кто предал? Кто предал?..

— Думай, думай, так сказать, обмозгуй все хорошенечко! — Коротышка милостиво мне кивнул, затем достал из кармана пачку толстых английских сигарет и закурил.

Я вдохнул сладковатый запах табака, и у меня слегка закружилась голова. «Кто же предал? — думал я. — А вдруг Дед? Что он делал там за сараем? Может, заманивал меня в ловушку? Ну, нет! Такая подлость не вяжется с ним, совсем не вяжется. Он такой необыкновенный, такой добрый... Нет, нет. А что, если все-таки?..» '

Толстый господин медленно выпускал кольца дыма и смотрел на меня ободряюще, улыбаясь всем своим лоснящимся от самодовольства лицом. Тут внутри меня будто что-то перевернулось. Дружески мягкая улыбка жандарма показалась мне вдруг гадливой и отталкивающей. Во мне стала нарастать какая-то дикая ненависть, какая-то вражда к этому самодовольному человечку.

Я резко тряхнул головой и откинулся на спинку стула.

— Мне больше нечего говорить. Идите вы зсе к черту!

Коротышка молча уставился на меня. Он снова затянулся сигаретой, которая совсем уже было потухла, потом с неожиданным для него проворством поднялся и обратился к офицеру:

— Вещественные доказательства, так сказать, имеются?

— Есть один-единственный носовой платок!—Офицер кивнул на стол.

— Носовой платок... Вот как! Покажите-ка мне его.

Он схватил мой носовой платок и долго его разглядывал.

— Смотрите! — крикнул он вдруг. — Это что за черные пятна? — Коротышка сунул платок прямо к моему лицу.

— Не знаю... Ах, да. Я чистил им сапоги...

Он бросил взгляд на мои сапоги, давно не видавшие сапожной ваксы. Сказать по правде, ваксы тогда нигде было не достать. Но не в этом дело. Жандарм посмотрел на мои сапоги и понимающе покачал головой.

Он поднес платок к своему носу и шумно его понюхал.

— Я готов съесть свои старые штаны, если это не типографская краска. — Он повернулся к красивому офицеру.

Такой оборот дела не предвещал мне ничего хорошего, но я решил не терять хладнокровия.

— Приятного аппетита! Можете их хоть сию минуту сожрать, — сказал я.

— Что-о!.. — заорал коротышка, потряс кулаками перед моим носом и покатился к дверям, у порога он еще раз обернулся и гаркнул: — Это настоящая улика.

На ее основании мы тебя расстреляем, щенок!

Бац! И дверь захлопнулась. Но тут же снова отворилась, и коротышка крикнул офицеру:

— Прикажи, так сказать, его увести в семнадцатую!

— Сейчас ты получишь!..

Красивый офицер наверняка влепил бы мне опять

6*

43