Костёр 1969-09, страница 26

пляску североамериканских иняеипев устроил. Если так будете мне североамериканских индейцев представлять, катитесь от меня в «Динамо», пусть вас Клочков возьмет, пусть он с вами там возится. Хотите к Клочкову сразу скажите, давайте по-честному. Дверь открыта. Один уже огсеялся — «часовщик». Милости просим за часовщиком. Остались честные, я понимаю. Честно и заявляйте. Кто хочет к Клочкову?

Молчат все. К Клочкову никто не хочет. ...хорошие ребята, золотые ведь ребята, ведь способные, Степка способный, Алешка способный, Касумов, Керимов, все способные... Ведь чудно! А этот яблоко ест! Что вы, ребята, ей-богу, ну ешьте яблоки, ну не выйдет из вас Королевых, Щербаковых... Вот Жорж Карпантье, например, не грыз с утра до вечера яблоки, национальный герой Франции... Он работал, трудился, он был великий мастер! Он не бил в ухо или в нос, бил точно. Он встречался с Джеком Демпсеем на первенство мира, а вы знаете Джека Демп-сея?..

Он начинал рассказывать про Демпсея. Целый час мог рассказывать без передышки, а то и больше. Со временем он не считался. Он всегда забывал про время. Всю ночь бы с нами пробыл, да он и так с нами возился. Время он не считал, лишь бы польза. Жена позвонит ему, а он ей: «Сколько? Одиннадцать? А я думал, девять!» Вот так он не считал свое время! Он больше с часами песочными дело имел. Песок сыплется, он и смотрит, когда раунд кончится. А другие часы его не интересовали.

А те часы, что у него стянуть хотели со стола, так они и сейчас там. Лежат себе спокойненько, никто их не крадет. Только он на них редко поглядывает. А с вором в трусах заграничных я встречусь. Ничего, что он к нам не идет, ничего.

— Разойдитесь и займитесь снарядами. А ты ко мне.

Мой тренер надевает кожаные лапы, а я перчатки, мы оба влезаем на ринг, и я ношусь вокруг него, как бешеный, и бью, стараясь попасть в середину лапы сильней и точней, суше и резче, пот льет с меня, но я все бью и бью в воображаемого противника прямые, свинги, хуки, апперкоты под крики мастера: «Так, хорошо!», «Очень плохо!», «Никуда не годится!» Подсек меня в подбородок ребром лапы, чтоб помнил о защите, слегка, ему казалось, а я сел. «Прости, — говорит,— слишком сильно». «Да, слишком сильно», — говорю. Вскочил, потряс башкой и лупить продолжаю. «Ну, давай, вложи ду

шу в удар, продолжай, вложи душу!» Я вкладываю душу. Стараюсь ниже голову, чтоб больше не попало. — Ну все, милый, хватит, иди отдыхай, да

вай Степу.

Мне надо спешить. Вечерами вечерняя школа. В первые дни неудобно пропускать, неудобно опаздывать. Меня отпускают пораньше. Под душ, одеваюсь в темпе. Продираюсь сквозь толпу у дверей.

Шагаю по улице — ЧУВСТВУЮ СЕБЯ.

* * *

Не удавалось мне долгое время легкое пружинистое движение по рингу. Торчал у зеркала с утра до вечера. По .улице идешь и подпрыгиваешь. По комнате, как по рингу, передвигался. Но раскованность не приходила. Все время тянуло передвигаться, расставив ноги сравнительно широко, в то время как И-И твердил: «Ноги уже!» Пусть будут ноги шире, решил я, и никто не переубедит меня в обратном. Если кому удобно «ноги уже», то пусть он так и ходит, мне так неудобно. Я понял, как мне лучше.

Я работал в спарринге с Касумовым, а И-И мне орал:

— Ноги уже!

— Я так привык! — отвечал я ему, продолжая работать.

— Не те мне попадаются!

Отстал бы от меня!

— Не

заучивай неправильно, век будешь отучиваться!

Он остановил спарринг.

— Я так давно привык, — сказал я.

— Как давно? Сколько лет прошло? Сорок? Пятьсот?

— Я не могу иначе.

— Ну, кто ты такой?

— Я?

Да, ты. Человек.

Ну какой же ты человек, если не мо

жешь ноги уже?

— А вы кто? — разозлился я.

— Сейчас увидишь, — он надел перчатки, перелез ко мне через канаты, выгнал с ринга Касумова. Драться, что ли, со мной собирается, очумел! Лицо открыто, не защищается, перчатки держит внизу, согнулся, как горилла, физиономию свою с поломанным носом выпятил и твердит:

Ну, ну, давай, давай... Чего давай? Работай!

22