Костёр 1969-10, страница 9

«свиньей». А она сказала, что у меня «нет касиета». Странное слово, вся суть была в нем.

Так рассуждал я во дворе, приводя себя в порядок, а потом робко протиснулся в комнату.

Бабушка молча поставила передо мной теплое густое молоко и сунула в руку лепешку.

Тут уж было не до размышлений. Я принялся уплетать лепешку. А когда наелся — все позабыл и, как всегда, потянулся к бабушке. Нырнул к ней под руку, запутался, играя и ласкаясь, в длинном подоле ее платья. И бабушка, как всегда, нежно обняла меня.

Вот и все. Тоты-аже больше ни разу не наказала меня и не повысила голос. Я рос, но непонятное слово, брошенное мне бабушкой в минуту гнева, не забывалось.

Прошло несколько лет. Я уже окончил школу, училище и работал зоотехником в отдаленном совхозе. Я часто вспоминал свой родной аул и Тоты-аже. И вот мне представился случай поехать в родные края.

Первый поклон, первый салем — бабушке.

— Аже, я приехал к вам...

Совсем старенькая, сгорбившаяся, бабушка 'Тоты уже почти не видит.

— Айналайын, желанный мой, — слабым голосом откликается бабушка. — Конур козым, мой Конурбай.

И притягивает к себе мою голову.

— А пахнешь ты все так же, как в детстве— солнцем и молоком. Будь счастлив в жизни, мой ягненочек, — говорит она.

И снова я почувствовал себя маленьким. И ожило детство. И это слово!

Я напомнил бабушке, как однажды она наказала меня.

Аже засмеялась:

— Мой ягненочек, до сих пор помнишь об этом?

— Еще бы! Это было единственное гневное слово, которое я услышал от вас.

— И как же ты принял его — обиделся на меня или все понял?

— Сначала обиделся, а потом, когда повзрослел, кажется, оценил.

— Вот и молодец! Если бы это слово не ранило бы твою душу, не задело бы твою честь

и совесть, ты забыл бы его. Касиет — великое слово, — убежденно сказала Тоты-аже.

Бабушка уже не могла вдеть нитку в иголку, не могла шить и вязать, но она сохранила живость ума.

— Это слово было сказано тебе, чтобы ты был счастлив в жизни. И оно подействовало на тебя.

Тоты-аже заговорила размеренно и в такт словам стала загибать пальцы, как бы перечисляя:

— Я хотела, чтобы ты стал джигитом, обладающим касиетом. Ты стал им, слава аллаху... Я не была акыном, не была певицей, но у меня есть свое заветное, что я храню в своей памяти. Слушай и запомни, что говорит тебе Тоты-аже. Потом ты не 'раз повторишь mow слова.

— Да, да. Мои уши слушают вас, бабушка.-

— Что ты мне про свои уши толкуешь,—> заворчала бабушка. — Не эти ли уши я надрала в тот раз? На слух не надейся. Бери бумагу и пиши.

— Я готов.

Тихим голосом бабушка говорила мне слова, исполненные мудрости и опыта, накоплен ного долгой жизнью:

Если пчела мед не несет — нет у нее касиета-Если поленья горят, а тепла не дают — нет у них касиета.

Если бесплодна земля — нет у нее касиета, Если не чтит ребенок отца — нет у него касиета.

Если судья несправедлив — нет у него касиета.

Если джигит без мечты и отваги — нет у него касиета.

Бабушка подняла на меня свои незрячие глаза и замолчала, словно хотела, чтобы я вник в значение этого великого слова.

Касиет — честь, достоинство, польза, полезность.

«Любимая моя,— хочу я сказать бабушке,— ты, твоя жизнь и есть воплощение касиета». Я с почтением склоняю перед ней голову. Бабушка притягивает меня к себе, прижимается лицом к волосам и, как когда-то в детстве, ласково говорит: —Конур козым...

Перевела с казахского Г. Московская