Костёр 1969-10, страница 8

У меня от голода даже в животе заурчало и в горле пересохло, когда она сказала о еде. Только теперь я почувствовал, как голоден.

Мне не терпится приняться за еду, не хочется шагу шагнуть, — не то что идти во двор отряхивать башмаки и брюки да мыться. Но ослушаться нельзя, и я открыл дверь в сени.

Смотрю — о! — в углу на скамейке стоит открытый казан молока. И как я его сразу не заметил? Видимо, бабушка вскипятила молоко да поставила остудить. Потом она снимет сливки и заквасит айран.

Густое молоко подернулось желтой пенкой, и отстоявшиеся сливки были похожи на мохнатый иней, застывший на окнах причудливыми узорами в морозный зимний день.

Я остановился, как завороженный, не мог глаз отвести от казана. На какое-то мгновение мелькнуло в голове: «А не пойти ли все-таки сначала помыться?» Нет, я не мог шагу ступить прочь.

Не буду рассказывать о своих сомнениях и колебаниях. Короче, — я не устоял перед соблазном и запустил руку в казан — грязную, в чернилах и пыли. Сложил ладошку и пальцы горсточкой, зачерпнул густые, жирные, такие вкусные сливки и поднес ко рту.

В этот миг чья-то рука больно сжала и дернула меня за ухо.

— Где твой касиет? — произнес гневный голос. — Нет у тебя касиета.

Я обернулся.

Передо мной стояла бабушка Тоты. Глаза ее, которые всегда так и лучились доброй улыбкой, сейчас потемнели от негодования.

Я опрометью выскочил во двор. Отряхиваю пыль, чищу башмаки, умываюсь, а сам все думаю: «Как же это так? Только что аже ласково называла меня Конур козым и вдруг за ухо дернула да еще такое непонятное слово сказала».

Слово, значение которого я не понял, казалось обидным.

«Нет у тебя касиета», — только и сказала. Но с каким гневом и презрением произнесла она это.

Много на свете разных тайн, загадок, непознанного. Но самое недоступное — тайна человеческой души. Как постичь, как понять человека?

Моя бабушка хоть и неграмотная, но она много видела в жизни и хорошо знает жизнь. Мне было непонятно, почему она так со мной поступила.

Ну, ладно, пусть бы дернула за ухо, — кого не трепали за уши. Пусть бы назвала меня «негодником», «сорванцом», «собакой».