Костёр 1969-12, страница 41

Каждую послевоенную весну, иногда опережая прилетных птиц, а иной раз чуть-чуть попозже, на Верхнюю Волгу, в Карачаровский лес, приезжает в свой небольшой, но уютный бревенчатый домишко Иван Сергеевич Соколов-Микитов, один из старейших русских писателей, талантливые произведения которого переведены на все главные языки мира.

Чем же заворожил он читателей? Только ли тем, что лучшие годы своей жизни отдал путешествиям из края в край по родной земле и за ее пределами? Только ли тем, что много видано, много слышано, много описано?

Родившийся в лесах Смоленщины, Иван Сергеевич унаследовал от русского народа и мудрое чутье к слову, и благородное понимание людей, и рачительную заботу о природе как о главном источнике жизни.

Сказать: у писателя глаз редкой зоркости—это будет неточно, мне, например, чудится, что он видит все вокруг прежде всего сердцем. Каждая травинка в его сочинениях шепчется разговаривает только ей присущим голосом; не только у птиц—у любого листочка на деревьях своя песня; что ни дыхание ветра — особое; а зори — во всех всплесках — неповторимые по краскам и оттенкам.

Можно ли забыть, как «вернулась весна в апреле — хмельная, в зипуне нараспашку, прошлась по лугам, опростала из снегов кочки, отворила ручьи, синею водою налила овражки»!

А разве не- проникнешься тревогой за судьбу природы, ежели «всего несколько лет назад стояли на речке Невестнице леса сплошной стеной — от города до сплавной реки и от реки до великих болот, и не в редкость было видеть такие деревья, что только взглянуть — валилась сама собой с затылка шапка. На памяти старых людей забредали медведи под самые огороды топтать мужичьи овсы, и не раз, пойдя в лес, в малину, встречали девки и бабы в густом, непролазном малиннике самого Михайлу Топтыгина и, растеряв лукошки, сломя голову прибегали в деревню»?

Ценность его произведений не только в том, что он, чувствуя душу русского слова, умеет живописать природу; главное, пожалуй, в другом: он хорошо знает то, о чем пишет.

Даже известные опытному человеку явления оживают как-то по-новому, пробуждают хорошие раздумья. Ежели описывается охота, чувствуются все ее тонкости—и хлопоты охотников с особым, только им присущим страстным напряжением, и поведение собак, и страх зверя; слышатся звуки

гона и хруст снега под ногами. Читаешь и поеживаешься от знобящего ветерка, будто не заглазно все представляешь себе, а сам все видишь воочию, сам испытываешь. Каждая строчка проникнута мудрой простотой.

Читателей тянет-влечет повторить его и развлекательные малые стежки-дорожки босоногого пытливого детства и тысячеверстные, с риском для жизни, но полезные деловые пути-маршруты.

А следовать ему есть в чем, поучиться у него есть чему!

Во льдах Ледовитого океана и в горах Тянь-Шаня, на Босфоре и на кавказских реках, в тайге и в тундре, в степях и пустынях—где только он не бывал, этот строгий с виду, но добрейшей души человек со спокойным, проницательным взглядом, с коротко подстриженной седой бородкой.

Чтобы писать так, как он—и коротко, и умно, и, главное, с художественной убедительностью,—надо, кроме описанного, много носить в своем сердце невысказанного, но прочувствованного.

Вот почему его книги—это поэзия отчей земли, поэзия истинная, жизнеутверждающая, нужная и современникам писателя, и тем, кому жить в далеком будущем.

Петр Дудочкин Рисунок И. Кичановой

39