Костёр 1969-12, страница 57
Между музыкой легкой и музыкой серьезной нет никакой стены и никакой непроходимой пропасти. Они не только существуют рядом, но часто сплетаются друг с другом и даже переходят одна в другую, *ак сплетаются и переходят друг в друга радость и горе, смех и слезы в жизни человека. Потому-то в глубокотрагической опере Верди «Риголетто» может звучать удивительно легкомысленная песенка Герцога (вот прекрасный образец настоящей легкой музыки!), а в беззаботно-праздничное «Итальянское каприччио» Чайковского может проникнуть скорбная, почти трагическая мелодия, возможно, отразившая тот факт, что во время сочинения «Каприччио», в дни карнавального веселья композитор получил известие о смерти горячо им любимого отца... И уж если существует в музыке непроходимая пропасть и стена, то искать их надо не между «легким» и «серьезным», а между хорошим и плохим! И никогда не надо думать, будто серьезная музыка — это музыка «первого сорта», а легкая музыка — музыка «второго сорта». И та и другая должны быть «первосортными»! Вот вели мы с вами разговор о песнях. Говорили о том, что музыка — это крылья песни, о том, что даже стихи самого Пушкина не поднимутся в песенный полет, если крылья слабы. Ну, а как же тогда понимать то, что иной раз летают по жизни явно плохие песни, плохие не только по словам, но и по музыке, то есть песни с хилыми, немощными крыльями? Ведь все же встречаем такие песни, не правда ли? Почему же они все-таки поются? Да либо потому, что слишком привлекательны в них слова и мы тянемся к ним, даже не Ч. Уайт. Негритянский джаз смотря на плохую музыку. Либо, наоборот, мелодия так увлекает, что остаются просто незамеченными плохие слова. А чаще всего (так бывает даже когда и слова, и музыка не слишком хороши), когда по теме своей, по с ю ж е-т у песня очень желанна нам, очень нужна. Но жизнь таких песен очень недолговечна. От полета настоящих, хороших песен их полет отличается точно так же, как полет курицы отличается от орлиного полета. Тому, кто от песни, да и от музыки вообще, требует и ждет немногого,—и курицын полет настоящим полетом показаться может: все-таки ведь взлетела! Все-таки от земли оторвалась! А тот, кто смотрит с более высокой позиции, кто многого требует от музыки, кто уже научился хорошее в музыке отличать от плохого,—тот уж курицу с орлом не спутает!.. А как важно научиться отличать неумелое бренчанье на гитаре, которое сегодня можно услышать повсюду—и на городской вечеринке, и на далеких туристских тропах, и чуть ли не в любой подворотне,—от настоящей игры на гитаре, становящейся в руках музыканта инструментом прекрасным и богатым, способным не только очаровывать нас изяществом звучания легких песенок, но и волновать глубиной передачи самых содержательных произведений великих композиторов! И, конечно, нельзя забывать и то, что классическая музыка дает человеку гораздо больше, чем даже самая хорошая развлекательная музыка... Если мы условно назовем «делом» все серьезное, что есть в нашей жизни в искусстве, а все, что в жизни и в искусстве есть легкого, так же условно назовем «потехой», то не найти лучших слов для того, чтобы определить наше отношение и к жизни, и к искусству, чем знаменитая поговорка: «Делу—время, потехе — час»! 55 |
