Костёр 1972-05, страница 51

на — русские: вот и Василий Иванович, и Николай Егорович. Раньше коряков звали только по фамилии. Имен у них вообще не было. Сейчас коряки гордятся, что их называют по имени-отчеству.

Мы вышли из юрт, и олени, оказывается, уже ждали нас.

Сотни, а может быть, тысячи оленей: одни с рогами — ветвистыми и очень красивыми, другие — с подобием маленьких рогов.

Олени внимательно и чутко смотрели на нас.

Мне показалось, что глаза у них были влажные и чуть грустные. Но сколько глаз я мог увидеть? У двух-трех оленей, а их было — море. И море это задвигалось, зашевелилось, увидев своих хозяев.

— Х-х-хы! — взвизгнул Василий Иванович и взметнул своим хлыстом.

— Э-о-а! Х-х! —' повторил Николай Егорович.

Олени рвались в тундру и только ждали сигнала.

Мы пошли с оленеводами вслед за стадом. Два оленевода работали, а я, увы, брел за ними. Никакой власти над оленями у меня не было.

Потом мы не раз садились отдыхать. Олени — копытами, рогами и просто мордой разгребали снег. Его было много, и олени порой закапывались в снег до ушей, чтобы добыть мох.

Мы шли с Василием Ивановичем и Николаем Егоровичем вслед за оленями.

Наконец, Василий Иванович сказал:

— Однако и нам поесть надо.

— А как же олени? — спросил я. — Не уйдут?

Бригадир хитро улыбнулся и включил свой приемник «Спидолу» на полную мощность.

— Смотрите, однако. Теперь не уйдут!

Мы сидели, подстелив оленьи шкуры, на каком-то снежном бугорке. Рядом — кусты непонятной растительности, а дальше — сопки, а где-то олени, которых даже не видно...

Николай Егорович тоже включил свою «Спидолу» на полную мощность.

Такой музыки я еще не слышал. Два радиоприемника гремят.

— Олешки сейчас придут, — сказал Василий Иванович.

— Обязательно придут, — добавил Николай Егорович. И еще сказал: — Да вы, однако, смотрите...

• Со всех сторон к нам двигались олени. И с рогами, и без рогов. И совсем молодые. Теперь я уже понимал, что олень с большим деревом красивых рогов над головой — это самец, олень с малым кустом — самка. Ну, а детей отличить было не сложно: ростом поменьше и рога короче...

Олени шли на нас и смотрели удивленными ласковыми глазами.

— Однако радио ох как любят, — сказал Василий Иванович.

— Неужто именно радио? — спросил я.

Николай Егорович ответил:

— Они музыку, однако, любят, а слова не очень. Когда слова свои, людей, которых они знают — одно. Когда по радио — никак не принимают...

Мы сидели на оленьих шкурах на снегу. Обед так обед. В тундре гремела музыка — два радиоприемника. Олени стояли рядом и подходили к нам, и губами, большими теплыми губами облизывали наши руки. Но главное — смотрели на два маленьких серо-чер-ных ящика, из которых лилась музыка.

— Николай! — сказал Василий Иванович своему другу. — Ты, однако, свою «Спидолу» выключи. А то две музыки сразу...

Илькани выключил свой приемник. Кияв прибавил громкости в своем.

Олени еще ближе подошли к нам и стали лизаться, как ласковые кошки.

— Однако правильно, Николай, — сказал Кияв. — Я тебе говорил.

Мы обедали. Ели сырую оленину и рыбу. Пили чай.

— Пурга начинается, согреться надо, — говорил Василий Иванович.

Один радиоприемник по-прежнему передавал музыку.

— Я свой спрячу пока, — сказал Илькани. И положил большую «Спидолу» в вещевой мешок.

А олени бродили возле нас, слушая радио. Олени с большими рогами — целыми деревьями над головой, и с малыми. Глаза у них были влажные, грустные. Мне так казалось, когда по радио звучала музыка Чайковского.

— Они любят радио? — спросил я Василия Ивановича.

— Любят музыку мои олешки,—сказал Кияв. — Такую, как сейчас. Хорошая музыка! Однако смотрите...

Он переключил свою «Спидолу» на другую программу. Кто-то что-то говорил по этой программе.

Олени вроде бы удивились. Посмотрели на нас. Глаза были все те же — большие, влажные и чуть грустные.

Посмотрели и постепенно стали отходить от нас.

В тундру побрели — по своим делам. Мох искать...

Потом я много раз проверял: любят олени музыку, но только хорошую. А слов не терпят, даже если эти слова нам, людям, кажутся важными.

49