Костёр 1975-01, страница 51

Скрипнули чугунные ворота экономического института. На одной из половинок ворот выехала костлявая дворничиха в слуховых очках. Не слезая с ворот, она сделала несколько снимков невыразительного дома кодаком-зер-калкой, висящим на плоской груди.

— Вы видите этот дом, синьор Сираку-зерс? — спросила она.

— Зрение изменяет мне, — шумно вздохнул Сиракузерс. — Принимаю для зрения пилюли «Циклон», но они пока не действуют.

— Хотя бы помните, для чего мы сюда пришли? — с неприятной ухмылкой спросила старуха.

— С памятью у меня совсем плохо, — виновато хихикнул богач. — Хваленый экстракт «Меморус» помогает не лучше жевательной резинки.

В следующий момент... В следующий момент дворничиха оказалась уже на другой стороне канала. Как это произошло? Каким образом она пересекла водную артерию, минуя Львиный мостик, по которому еще прогуливались наши положительные герои? Нет, конечно, никакого смысла намекать на сверхъестественную силу ее метлы. Ведьм нет, в этом нас убеждает ход истории. Не лучше ли обратить внимание на сверхтолстые подошвы дворничихи, на эти сверхмодные платформы? Не они ли помогли старухе совершить технический прыжок?

Спускаясь по лестнице, Гена Стратофонтов весело подпрыгивал, а на последнем марше даже не отказал себе в удовольствии соскользнуть вниз на животе по перилам.

— Что это вы так радуетесь? — скучновато спросил его старый авиатор, все еще переваривающий «проходимца».

— Да как же не радоваться! — вскричал Гена. — Подумайте, Юрий Игнатьевич, в один день столько открытий! И самое главное — мы убедились, что сундучок — здесь! Кукк не продал его! По вашему рассказу, дружище Четверкин, я сделал заключение о характере этого человека и проверил его... Проверка удалась, уважаемый дружище!

Юрию Игнатьевичу ничего не оставалось, как с почтением пожать руку своему юному другу.

В КОТОРОЙ

ПИТИРИМ КУКК-УШКИН ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ ПРИСЛУШАЛСЯ К СВОЕМУ „ВНУТРЕННЕМУ ГОЛОСУ", НО БЫЛО УЖЕ ПОЗДНО

Вся квартира Кукка была заставлена сложнейшими системами тиглей, центрифуг, реторт, колб, жаровен, сообщающихся сосудов; но

лишь одна комната называлась «лабораторией», а две другие иначе: одна — «конференцией», другая «салоном мысли».

В углу «лаборатории» под портретом флотского лекаря эпохи клипперов среди других семейных реликвий — кожаная тетрадка-дневник, стетоскоп, выточенный из моржового клыка, скальпель, на который совремейному хирургу и взглянуть-то страшно, большая флотская клизма, так называемая «аварийная помпа» — стоял и злополучный сундучок.

Из поколения в поколение передавался сундучок, пока не дошел до Питирима. В дневнике мичмана Фогель-Кукушкина, судового врача клиппера «Безупречный» и предка Питирима, среди пятен, оставленных жидкостями, сохранилась запись такого рода:

«...вбежал Маркус Ион и со слезами на глазах протянул мне сундучок весьма солидного веса (не менее 15 фунтов), с престранной монограммой и без каких-либо наличествующих признаков замка. В пылких выражениях он молил меня сохранить сей предмет до... (пятна-Пятна)... Несчастный не мог знать, что через... (пятна)... (большие пятна)... Бой разгорался с новой силой...»

Прошло немало лет* пока в конце дневника не появилась еще одна запись, касающаяся сундучка.

«...иногда я прижимаю ухо к теплому (он остается теплым даже если его выставишь на мороз) боку сундучка и слушаю странный, мерный и такой дружелюбный стук, идущий изнутри. Стук этот оживляет в моей памяти дни молодости и плавание под флагом нашего славного командира Данилы Гавриловича Стратофонтова. Что скрыто в 'сем загадочном предмете? Бриллианты, золото или какие-либо культурные ценности, которые для мыслящего человека дороже любых денег? Открыть сундучок я не имею ни малейших посягательств, ибо принадлежит он не мне, а далекому народу, и бог весть, когда-нибудь, быть может...»

После этой записи прошло чуть ли не сто лет. Фамилия многое претерпела, разделилась, рассеялась. Фогели разлетелись по дальним меридианам, а последний Кукушкин не нашел ничего лучшего, как разделить себя на две части и для пущей спеси всунуть лишнюю буковку «к».

Нельзя сказать, что Питирим в молодые -годы свои подобно предку «не имел ни малейших посягательств» к вскрытию сундучка. Очень даже имел, но, несмотря на изобретательный свой ум, он так и не понял секрета этого ящика, а открывать его насильственным, взломным путем не решился, хотя очень нуждался в бриллиантах и золоте. Все-таки сундучок был семейной святыней, а Питирим, вслух шипя проклятия, в глубине души к нему благоговел.

В конце концов, он убедил сам себя, что в сундучке никому не нужные культурные ценности, махнул на него рукой и предоставил покрываться пылью.

47