Костёр 1975-01, страница 53

никами коммунального фронта всю жизнь у ин-вентора, то есть изобретателя, были сложные отношения. Главная же причина его терпимости оставалась все та же — «гумчванс»! По его расчетам, именно эта редчайшая дефицитнейшая смола карликового эвкалипта из юго-восточного высокогорного Перу (округ Куско) должна была стать последним восклицательным знаком в многолетней серии его изысканий, тяжких трудов, мелких спекуляций, бессонных ночей, раздумий и мук честолюбия.

— Мы знаем, — с неожиданной задушевностью сказала вдруг дворничиха и положила на щуплое плечико Питирима свою тяжелую ладонь. — Мы знаем, что вам не хватает для завершения опытов нескольких граммов смолы «гумчванс». Научная общественность всего мира ждет, больше того, все человечество ждет, а особенно, развивающиеся страны.

— Да кто вы такой, Ксантина Ананьевна?— с явным испугом спросил Кукк-Ушкин. Он совсем потерял инициативу и сидел, съежившись под тяжелой рукой.

Обнажившиеся в улыбке зубы дворничихи были похожи на клавиши аккордеона.

— Любезнейший милейший гениальнейший товарищ Кукк-Ушкин, один грамм смолы «гумчванс» на мировом рынке стоит пятьсот долларов. Известный филантроп Адольфус Селе-стина Сиракузерс предлагает вам пять тысяч.

— Я всегда просил за этот предмет три миллиона, — слабо пискнул Питирим.

— Пять тысяч долларов — это как раз и есть три миллиона, три миллиона песет той страны, откуда прибыл филантроп.

— А-а, тогда другое дело, — несколько приободрился Кукк-Ушкин. — Три миллиона — это три миллиона.

— Больше того, — надавила Ксантина Ананьевна, — мы гарантируем доставку к вам в Ленинград свежевыжатой смолы прямо из округа Куско. И взамен мы просим лишь старый никому не нужный сундучишко. Вы спросите — зачем он нам? Да ни зачем! Просто прихоть богача-коллекционера. Где-то в Океании прослышал про сундучок из дерева «сульп», ну и подавай ему его. Гримасы мира чистогана, Питик, такие дела, — дворничиха вдруг словно бы вспомнила, что она дворничиха, и заговорила на дворницком языке. — Да я бы лично Питирюша, за еттый ящик и кефирной бутылки не дала. Лови момент, Емеля, пока твоя неделя! Мотри, старуху-то не забудь! Купишь красненького? Может, ты сумлеваешь-ся, голуба? Может, полагашь — я агент? Питирим Филимонович, я простой старуха-дворник, мету улицы, за культуркой слежу — понял? — гостям делаю помощь — ясно?

«Ой, неясно, — подумал Кукк-Ушкин, — ой, темнит старуха, ой-ой-ой...»

Он чувствовал, что теперь уж ему не отвертеться, нужно принимать решение — либо Онегро будить и напускать на непрошеного гостя, либо брать в лапу эти проклятые «пять

тысяч — три миллиона», отдавать реликвию и ждать смолы.

...Как вдруг по соседству, в «салоне мысли» произошло событие: затрубила, завизжала флейтами, закукарекала сигнальная система. Это означало, что Процесс достиг фазы и сейчас пойдет Продукт. Сколько уж лет, десятилетий сигналы эти взвинчивали Питирима — а вдруг сейчас, именно сейчас?

Забыв про все на свете и с легкостью необыкновенной сбросив с плеча тяжелую ладонь коммунального работника, Питирим выскочил из «лаборатории», промчался через «конференцию» в «салон мысли».

«Продукт» действительно уже шел по стеклянным трубкам на выход. Скрестив руки на груди, смотрел Питирим, как медленно катятся темно-зеленые шарики, и думал не без гордости о силе своего интеллекта: эва, как все продумал и как устроил-— сложнейшая конструкция действует безупречно! Сама синтезирует, анализирует, снова синтезирует, сама же и приглашает на выход. Без ложной скромности можно сказать — нет пределов человеческому гению!

Явился, стуча коготками и позевывая, пудель Онегро. Этот не пропустит выхода Продукта. А ведь было время, когда чурался, крутил носом, даже визжал. Теперь всегда, когда подходит Фаза, собачий долгожитель тут как тут — ждет первого, еще не обожженного шарика и облизывается. Быть может, именно в употреблении Продукта и скрыт секрет мафу-саилового (для собаки-то!) сорокалетнего возраста.

Питирим Филимонович даже слегка задохнулся от такой гипотезы. Секрет дол

голетия? Да ведь из этого же прямиком вытекают памятники, монументы ему, Питириму Кукк-Ушкину, по всем культурным столицам: институты, площади, бульвары его имени!

49