Костёр 1975-02, страница 50

ков. Чтобы узнать его как можно лучше, хотел поступить в самолетный кружок, но туда было трудно попасть. А вот в планерный добился, приняли. Летал на планере. Ездил на авиационные праздники с ребятами-авиамоделистами. Записывал разговоры на аэродромах. И однажды родился рассказ о летчике «Орел Николай Петров». Он был напечатан в журнале «Чиж», имел успех, и автора попросили написать еще несколько рассказов. Из них получилась первая детская книга Л. Успенского «Кот в самолете».

Для детей и для взрослых Лев Васильевич написал много книг, и все они очень разные. «Спутник 15-летнего капитана» — морская энциклопедия. «Рождение «Балтийца» — история боевого соединения. «За семью печатями» — археологические очерки. «Ленинград. Из истории города» — беседы-экскурсии. «Рассказы старого петербуржца» — воспоминания. А еще у него есть романы, сборники рассказов, переводы стихов...

Но самые известные произведения Успенского — это, конечно же, «Слово о словах», «Ты и твое имя». Это не детективные романы, не смешные рассказы, но читаются так, что не оторвешься. На их страницах живут лесные звуки и буква-пугало с соперниками, слова-отшельники, слова-ошибки, слова-ископаемые, слова в масках, языки «на шипах», языки «россыпью», языки «на клею», целые семьи языков... Здесь идет война имен, и кто-то платит 100 крон за фамилию. Здесь Фиалка Леопар-довна, и Распребешен Невпопа-дович, и Месяц Месяцевич...

— Частенько меня спрашивают, — говорит Лев Васильевич, — «Почему вы стали писателем?» А я тогда отвечаю: «А почему вы стали «дышателем»? А, вы не можете иначе жить! Вот и я не могу иначе: мне интересна моя работа, мне интересно и писать, и читать. Интересно узнавать и то, что узнал, рассказывать другому.

Г. Георге

Лее У сиенский

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ЧИТАТЕЛЯМ «КОСТРА»

Мне было пять лет. Мы жили в деревне. Однажды в окрестностях началась какая-то страшная болезнь. Мой отец в испуге приехал за мной и братом из Петербурга, чтобы увезти нас от опасности.

Поезд в Петербург шел в пять часов утра. Среди ночи нас разбудили, закутали и вынесли на улицу к экипажам. До того я ни разу не бывал на улице, ночью. Я поднял нос кверху и увидел на черном небе бесчисленное множество разнообразных — ярких и тусклых — огоньков.

— Ой, что это? — спросил я.

— Это звезды! — второпях ответили мне. Но этого было достаточно: я на всю жизнь запомнил не только слово «звезды», но и ту октябрьскую ночь, когда я в первый раз услышал это слово. Запомнил и фырканье лошадей в упряжке, и черные силуэты старых лип на фоне сияющего неба над головой... Многое запомнил...

И про целый ряд других слов я могу так же точно рассказать, когда я их впервые услышал. СЛОВА с малолетства заинтере-совали меня. Наверное потому я и думаю о них постоянно и рассказываю о них другим.

А когда мне впервые захотелось стать писателем, я тоже помню. Было это, наверное, через год после случая, который я описал. Мама читала мне вслух толстую книгу «Путешествие мальчика на гусях по Швеции» писательницы Сельмы Лагер-лёф. Я слушал с жадным интересом. В одной из глав там рассказывается про семью медведей. Мать-медведица обращается к своим медвежатам так: «Мурре и Брумме, дети мои!» Мне это об ращение страшно понравилось.

— Мам! А она что, слышала, как медведицы разговаривают с детьми? Ну, писательница? — спросил я.

— Да нет, мальчик, — ответила мне мама, — а впрочем — не знаю... Писатели — люди особые: они могут многое, чего не можем мы. Что ж, возможно, она умеет и по-медвежьи разговаривать... Думай, как тебе интереснее.

Мне было куда интереснее представлять себе писателей похожими на волшебников, и я так и стал считать их волшебниками. И вот с того самого дня, с того разговора в сумерках, в маленькой комнатке в доме № 7 по тогдашней Нюстадской улице. Петербурга (теперь это Лесной проспект Ленинграда) мне в голову запало — «Хочу стать писателем1» Много я перепортил бумаги и в детстве и в отрочестве, пишучи и стихи и прозу, посылая все это в журналы и газеты, но только в двадцать восемь лет мне удалось напечатать первые строки. И были это строки о словах.

Когда я сам стал писателем, мне начало казаться, что мама моя преувеличивала: писатели такие же люди, как и все! Но вот сейчас мой взгляд упал на книжку стихотворений большого русского поэта. Е. А. Баратынского, в которых он говорит о кончи-ие гения немецкой литературы И. В. Гете. И я прочел там строки:

С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна...

И мне подумалось: «Мама моя была права. Только, говоря «писатели», она думала «очень талантливые, гениальные писатели». Они и впрямь понимают язык всего живущего...

А писателям обыкновенным — великое счастье хотя бы отчасти приближаться к этому.

Так я думаю.