Костёр 1976-01, страница 24

Приказывает Революция — Сердце твое и разум. Дни бесконечно долги Октябрьской твоей Весны. Как будто под гимнастеркой Твоей — железные плечи, Как будто стальные нервы Ведут по дорогам крутым. Днями захвачены ночи, Об отдыхе нет и речи, *■И все-таки трудно представить: Как успеваешь ты?

Задание следует одно за другим: обезвредить тайную офицерскую организацию, провести обыск в квартирах у подозрительных лиц, обеспечить силами дружины печатников охрану важных для революции объектов, разогнать контрреволюционную демонстрацию, пресечь попытки грабежа продовольственных складов.

...Подушка согреется.

Снова

Разбудит Никандра приказ:

— На митинг!

Крылатое слово — Важнейшее дело сейчас...

— И как тебя, Ника, хватает? — Не раз удивятся друзья.

А он улыбнется:

— Не знаю.

Но знаю —

иначе нельзя.

В руках врагов еще остается могущественное оружие — печать. Буржуазные газеты наполнены злобой и клеветой, призывают к контрреволюционному перевороту. Военно-революционный комитет обращается с призывом: «Это оружие из рук врагов можете выбить только вы, товарищи печатники, и к этому мы вас призываем».

Григорьев обследует многие типографии, конфискует антисоветские листовки, закрывает буржуазные газеты. Он, комиссар типографии, переданной в государственную собственность, создает Первый партизанский отряд печатников, сам, без помощи военных специалистов, организует обучение бойцов. Стремительна дней вереница, Как в ленте к патрону патрон. Германцы под Красной столицей. Григорьев ведет батальон. Над первою Красной столицей Тревожным сигналам кружить. И надо к победе пробиться. До первой победы дожить. А нет еще Армии Конной, Чапаев еще не комдив. И Щорс не возглавил колонны. Все это пока впереди. А чтобы свершилось такое, Историей стало для нас, Сегодня —

«Оружие к бою!» — По ротам Никандр передаст.

. Раненный разрывной американской пулей в левое плечо, он не покидает строй. Убегает из госпиталя. Лечиться не время.

Петроград голодает. Посланец Военно-революционного комитета Н. Григорьев словом, а иногда маузером убеждает кулаков. И в красный Питер идут вагоны — тысячи пудов хлеба.

Снова Петроградский фронт. За несколько месяцев проходит путь от рядового бойца до комиссара 6 дивизии.

Юденич разглядывает в бинокль Петроград. Ему приготовлена белая лошадь для парадного въезда на Дворцовую площадь.

А в это время особый отряд Григорьева совершает героический рейд по вражеским тылам. Захватывает тяжелую батарею, наводит панику в белогвардейских частях.

Окрепшая под его руководством дивизия переходит в наступление.

Гордый рапорт о разгроме вражеских штабов, о бегстве отборных офицерских частей. Длинный перечень освобожденных населенных пунктов. Но комиссар есть комиссар: неизмеримо большую радость испытывает он, когда его большевистское слово возвращает Республике обманутых Юденичем солдат.

Силу комиссара хорошо знали царские генералы. Не победив его в открытом бою, искали они подлых убийц, предлагая за голову Григорьева 25 тысяч золотом.

За несколько часов до своей гибели он сказал ординарцу: «Сил у нас должно быть на десять жизней. Одна жизнь — это для Революции мало!»,

Вчитываюсь в дневник его ординарца Саши Петрова, в записки его брата Федора Григорьева, в свидетельства его боевых друзей.

Я снова и снова задаю им вопросы: каким он был, как выглядел?

И они отвечают мне.

Внешне? Да обыкновенный он был. Поставь в строй — от других не отличишь.

Усы — так почти у всех они тогда были. Одевался как все мы.

А мы его и так узнавали, в обычной одежде. Где комиссар? А вон он — впереди.

Так что вроде ничего в нем такого и не было, и все же, наверное, что-то было, иначе откуда взялась легенда, что заговорен комиссар от белогвардейских пуль.

Многим казалось, что ему совсем не трудно первому вставать под любым огнем, а на самом деле ему было трудно, очень трудно идти, расправив плечи, впереди уставшей колонны, выхватывать маузер и бежать в атаку: каждый шаг, каждое, даже нерезкое, движение отдавало мучительной болью в простреленное плечо. Но никто, кроме ординарца, не знал об этом.

И вот свидетельство его боевых друзей... Одно из многих.

Комиссар был прирожденным оратором.

Он не только знал, он чувствовал силу слов, и они приходили к нему — единственно нужные

22